День третий - продолжение.

За всё это время я понял, на себе почувствовал, что многие литературные штампы, к которым я с такой брезгливостью относился всегда, не что иное, как истинные, реальные человеческие переживания и чувства, которые и назвать то по другому нельзя - тело стало ватным, пустота в душе, подвешен в воздухе, разбитое сердце - ну блин, всё оказывается так и есть...
Я решил на тот момент ничего не решать. Я всегда был уверен, что простить измену - это удел лохов и подкаблучников. Я если слышал о других такое, мне становилось физически тошно от человеческой подлости и пошлости. А теперь это происходило со мной.
Мы встали и пошли. Я как-то передвигал ноги, потому что на шею вдруг повесили стокиллограмовый мешок (еще один штамп). Больше всего мне хотелось лечь на землю и заорать, завыть, забиться в истерике, выплеснуть всё наружу, жрать землю, биться головой о что-нибудь. Но то ли от привычки казаться сильным, мужики не плачут, верно ведь? то ли от излишней драматичности такого театрального жеста я этого не сделал. И до сих пор жалею. И мой совет людям, - люди, если не дай бог, с вами случится что-то подобное, - дайте волю своим чувствам,выплесните боль наружу, ибо если закроете ее, она сожрет вас изнутри. Аминь.
Мы как то дошли до дома. О чем то еще говорили. Мы оба были немного невменяемы тогда, или не немного. Я не мог не думать о том, что мою девочку, мою куклу, мою... ебали какие то мужики. тыкали в нее своими хуями. а потом она приезжала домой и целовала меня. и спала со мной. и любила(?) меня. Знаете, как заедает пластинка? Вот эта мысль заела у меня в голове на несколько месяцев.
Потом была ночь. И я даже немного задремал под утро. и знаете, что самое страшное? это проснуться и вспомнить всё. сразу вспоминаешь.
И всё. Пиздец.
Следующие несколько дней склеились в одно какое-то что-то. Я не всё помню. Помню, что больших усилий стоило встать и пойти в туалет. Даже выйти покурить было очень трудно, хотя - это единственное, что хоть немного помогало. Помню очень отчетливо, как тело изнутри схватывал спазм, самый настоящий,как ногу сводит в холодной воде, а у меня сводило всё: тело, душу мозг, и я лежал долго на полу и то ли скулил, то ли стонал, что то такое было. Хорошо, что никто этого не видел. Я съедал по пачке успокоительных вечером, но всё равно не спал.
Я не помню, где была она в это время. Может быть рядом, а может и нет.
Надо было отдать эту боль тогда, выкричать ее, выблевать наружу. Но я проглотил ее. И отравился почти смертельно.
На следующий день я сошел с ума.