Нечто, кое-от-чего

И где-то там, от Москвы километров триста,
она бросает зернышко, удобряет его компостом,
как и положено созерцателям – бесцельно, просто.
Смотрит в небо, на перистых облаков полоски.
И пока она там, далеко, следит, улыбаясь, за облаками,
ты мрачным жнецом собираешь апатию своими руками.
Восемь американо, напротив некто,
с тяжелыми веками и худенькими руками. Разговор – клочками.
Так и живешь себе – скептиком, атеистом.
По вечерам гуляешь по Патриаршим и Чистым,
пьешь разбавленный газировкой виски.
Твои глаза цвета болотной болотной ряски,
и к лицу давно приросли все твои маски.
И тебе иногда кажется, что ты уже близко –
руку протянуть, и вот же она, бездна, смотрит c ухмылкой,
словно ты у нее в расстрельном списке,
омут, затягивающий и склизкий.
И отворачиваться бесполезно,
ты же хоть и с претензией, но не железный,
твой панцирь скроен из черных шуток,
твой мир, покоящийся на черепахах, шаток.
А всего-то и надо – снежинки за воротник парашютами.
Не то чтобы просто пауза –
но тончайшая в своем величии пустота, –
верил бы ты в божественную природу Христа,
было бы проще, а так… –
просыпаешься – балконная дверь на восток,
там розовеет; ватные облака.
А у нее, километров за триста, уже росток.
Но тебе на такое не хватит ни нервов, ни табака.
Закрыв глаза и почти досчитав до ста –
мол, иду искать, из-под земли достану, –
делаешь шаг с воображаемого моста,
под которым вода, темна и густа.
И почему-то еще саднит, хотя казалось бы –
почти забавно, бескровно, не рана – давно короста.
И луна над твоей головою двухвоста,
дома, серы и бугристы, глаза твои водянистые.
Вот нет бы, как раньше, запить игристым.
И под рассветными облаками умиляться,
как она путает писателей мураками,
как топчет лед каблуками – тоже глупо,
но все же лучше, чем этот камень.
Семь тридцать утра, телефон молчит; за стеною город,
и опять будет трудный и длинный год,
и каждый третий случайно встреченный – гром небесный,
а каждый второй – громоотвод.
Это пафосно (для семи утра) прозвучит,
но самая соль – в отсутствии смыслов и первопричин.
Снег уже пахнет мартом. Кофе опять горчит.

Марьяна Романова