Осколки Мыслей

Пять утра. Проснуться... Вырубить чёртов будильник... Умыться... Получено новое задание: найти пару носков одного цвета.

Шесть утра. Задание выполнено. Теперь найти ремень... А дальше алгоритм ветвится на 1) удавиться им к чёртовой матери, 2) заправить в джинсы и уныло потопать на работу...

Промежуток с без двадцати семь по восемь ровно... Был облаян злыми бабками в метро... Чуть не избил экзальтированного тинэйджера в наушниках с мой туфель размером каждый... Оно не отзывалось ни на деликатное касание к локтю, ни на вкрадчивый вопрос: "вы выходите на следующей остановке?". Он вышел. Очень удивился, попытался возмутиться моим, цитирую "невоспитанным поведением" -- конец цитаты. Ответил сакральным пожеланием: "Харош долбиться в уши!", и трусцой рванул к эскалатору... Говорил же Яхвэ, грех в шаббат работать... Ждёт меня Джахина Огненная, со сковородками, футбольными фанатами и методичками по логистике за 82-й год.

Десять минут девятого. Пять этажей позади. Злой, невыспавшийся, с туфлями оттоптанными ещё в пол восьмого, заваливаюсь на кафедру, мрачно здороваюсь с сотрудниками, беру ключи от лаборатории.

Девять ровно... Пытаюсь выпить кофе... Мужской детородный орган! Чайник сломан...

Пол десятого... Знобит от гнева и жажды убийства... Сажусь делать научный отчёт... Настраиваюсь на нужную мыслеструю...

Десять... Пара в моей лаборатории... Студенты перекрикивают друг друга... Наверное -- братья и сёстры тинэйджера из семейства глухарей.

Одиннадцать. Научный отчёт -- дело долгое, кропотливое, и не требующее вмешательства мыслей. Мечтаю... О пышных звёздах взрослого жанра.

Двенадцать. Продолжаю мечтать... Тоесть делать отчёт... В лабораторию заходит один из преподавателей и что-то от меня хочет. Шарнинрый механизм в голове по жаре быстро выходит из строя и его речь я понимаю только с третьего раза.

Час дня. Преп. состав уходит на студенческий концерт в честь Дня Победы... Лаборанту не положено... Лаборант заканчивать мечтать, и пытается открыть заколоченные с зимы окна. Задание провалено.

Три часа дня. Из двухсот страниц отчёта остаётся 140. Беззвучным шагом опытного диверсанта в лабораторию входит декан. Смиряет полудохлого меня суровым по-отечески взглядом... Я готовлюсь к колесованию... После чего он объявляет: "Собирайтесь домой, только перед уходом проверьте все окна и двери подотчётных вам аудиторий", и через мгновение исчезает в коридоре.

Я фалломорфирую! До конца рабочего дня ещё полтора часа! Радостно вваливаюсь на кафедру, сообщаю преп. составу добрую новость про короткий день. Мне не верят, звонят в деканат. Новость подтверждается, и я радостно сдаю ключи от аудиторий и чуть ли не вприпрыжку лечу к метро.

Спустя потную прокуренную вечность я уже дома... Как я ехал в маршрутке -- помню смутно... Очень хотелось взглянуть в глаза девушке на груди которой ввиду давки и брани я покоился до самой конечной остановки... Признаться я был растерян... Учитывая глубину декольте этой дамы и нежный бархат её несравненной кожи, я всерьёз уверовал, что насчёт работы в шаббат Яхвэ таки шутил, и я оказался в раю с яблочками и фуриями... Тьфу! Гуриями!

Выход на конечной. Знакомый голос окликает меня, я проворачиваю затёкшую шею и вижу бывшую однокурсницу, которая заявляет что рада меня видеть, и что мол де только такой "жентельмен" как я мог вырубиться у неё на груди.

На что я резонно отвечаю, что за пять лет после диплома я ничерта не изменился, а вот она мол де всё хорошеет и хорошеет, прям глаз отвести нельзя. И что характерно -- не соврал.

Пол пятого. Я дома. Что будет вечером? Мне явится тень отца Гамлета? Хоровод ведьм из "Короля Лир", или же сбудутся мои жаркие и похотливые мечты внезапно возникшие в сознании в одиннадцать?

Сны... Видения гаснущего разума... Кулисы рассудка, изнанка Бытия. Во снах к нам приходят умершие друзья, и будущие враги. Ирреальная, феерическая, пугающая и манящая Бездна. Год за годом я вижу один и тот же сон... Я не знаю... Да если и разобраться, не особо стремлюсь узнать его значение. Этот сон страшит меня...

Я вновь, как тысячи раз когда-то, иду по узкой асфальтированной дорожке, которая проходит между гаражным кооперативом, и стоящей на возвышенности 161-й школой. Я иду, и слышу топот двух сотен ног, сотни людей, шагающих вразнобой. Над головой, в лазурной оправе небес безжалостно сияет солнце, по его яркости -- поздняя весна или лето. Но мне не жарко. Нет и ветра. Не слышен шум машин от дороги в двух минутах ходьбы. Не слышна унылая ругань водил внизу... Я шагаю в неплотной толпе, до ближайших участников этого мрачного и бессмысленного шествия я могу достать, элементарно протянув руку. Я не знаю никого, кто идёт со мной по этому отрезку пути. Я вижу пустые лица, взгляды, с которых сдёрнута вуаль эмоций. Здесь есть мужчины и женщины, старики и подростки. Импозантные "папики" в "воронинских" костюмах, степенные седые ветераны в застиранных фронтовых одеяниях, с орденскими колодками на груди, легкомысленно одетые девицы, один взгляд на которых в ином состояние вверг бы меня в "синдром Стэндаля" и омут похотливых мечтаний... Но я не чувствую вожделения. Не умею его чувствовать. Разучился сам, или кто-то вырвал из меня этот навык.

По левую руку, за сетчатым забором, вцепившись в его ячейки побелевшими пальцами, за мной наблюдают доброжелатели и преданные друзья, именами многих из которых в суровой реальности зовутся кресты и надгробия... На лицах друзей, помощников, союзников -- печать скорби, отзвук неизбывной боли, в глазах -- пламя страдания. Они молчат, просто смотрят. Никто из них не тянется ко мне, и к другим идущим руками, никто не выкрикивает слова одобрения и поддержки.

По правую сторону, на стенке уходящего вверх земляного склона, поросшего жухлой травой и цветущими одуванчиками, расположились враги, предатели, лжецы... Те, кого я ненавидел, те, с кем я дрался, те, кого пытался подсидеть или окунуть в грязь. На их лицах злое торжество, на губах играют ядоточивые и кривые ухмылки, в глазах бьётся мстительный пламень.

В ином случае я бы боялся их торжества. Но мой страх вырезан тем же чудовищным скальпелем, что и похоть, той же демонической силой.

И помимо топота нога, единственного звука, проникающего в моё сознание, я начинаю слышать биение сердец. Сотни сердец. Гулкие удары, и лёгкий едва слышный перестук. Натужные будто через силу, удары моего собственно сердца выделяются особым образом. Со временем, мой сердечный ритм затмевает даже топот.

Я безвольно шагаю вперёд, не чувствуя усталости и сомнений. На моём пути возникает высокая, стройная девушка, одетая в длинное алое платье, на манер вечернего. Я вдруг понимаю что люблю её... Моё сердце начинает бороться с привнесённым извне дурманом, с ядом, убивающим чувства. Так приходит боль.

Девушка распахивает мне навстречу объятия... Вдруг я сбиваюсь с шага, понимая, что у неё нет лица. Вместо лица лишь гладкая и неподвижная мембрана телесного цвета. У моей возлюбленной нет ни губ, ни носа... Есть только глаза... Большие, но бесцветные, словно застиранные. Всё так же, с распахнутыми объятиями она проходит сквозь меня, будто она дух, бесплотный призрак, или может это я лишён плоти? Но тогда... Как я слышал биение своего сердца? Или оно тоже было мороком...

Я падаю, впечатываясь лицом в растрескавшийся асфальт, сквозь который кое-где пробивается трава и корни деревьев. Боли нет, и вспыхнувшая на мгновение любовь покидает меня... Я умираю, или же растворяюсь? Не могу сказать точно... Меня просто не становится. Я продолжаю боковым зрением наблюдать, как слева и справа, впереди и сзади меня в дорогу раз за разом впечатывается обувь остальных идущих.

Со мной их было сто. Я знал это. Это было вытравлено в моём полуобморочном сознании с самого начала. Моё сердце пронзает пылающий клин боли, и оно останавливается. Я продолжаю слышать топтот 198 ног, биение 99 сердец. Путь продолжается. Я понимаю, что мёртв.

И тогда я просыпаюсь. Хриплое дыхание рвётся сквозь стиснутые зубы. По подбородку стекает тонкая струйка крови из прокушенной губы. Меня колотит озноб, волосы слиплись от пота. Сердце бьётся так, будто ему тесно в клети рёбер, и оно желает проломить их, выпав наружу.

Одеяло скомкано, комната тонет во тьме. Я смотрю на часы, изломанные линии нефритового света от электронного циферблата далеко не сразу складываются в понятные мне числа. Некотрое время я вижу пылающие штрихи, или изломанные руны... Но глаза наконец обретают резкость... Три ночи... Пять минут четвёртого.

До побудки и сборов на работу ещё два с половиной часа.

Тяжело приходить в себя после кошмара. И ещё тяжелее -- приходить в себя после кошмара, когда просыпаешься в одиночестве. Когда ты разучился просыпаться в одиночестве...

Липкий страх и мутное беспокойство преследовали меня до самого обеда, работа не ладилась, вспотевшие и дрожащие пальцы не попадали по клавишам, индексы домов и названия улиц складывались передо мной в нечитабельную белиберду...
Я хочу напиться и забыться, но это бесполезно... Через неделю, месяц, полгода максимум -- этот сон повториться, как повторялся он бесчисленное число раз со времени моего совершеннолетия.

Прибавляется друзей и врагов, а идущих по Пути -- всегда ровно сто. Я всегда в средине их строя. Моя безликая бледноглазая возлюбленная, с распахнутыми объятиями вновь проходит сквозь меня, и я снова и снова обретаю опыт странной смерти...

Наступает утро, и уходят прочь тревоги прошлого дня. Сворачивается незримая кровь поверх душевных ран, выравнивается сбитое дыхание, и сведенные судорогой злобы руки вдоль спокойно опускаются. Мягкий золотистый свет проскальзывает сквозь неплотно прикрытые жалюзи, сквозь открытую форточку доносятся шум машин и голоса людей. Утро -- время осознания. Как весна для природы. Как влюблённость для одинокого сердца. Я люблю утро выходного дня за его ленивую негу, за возможность подольше повалятся в постели, вспоминая осколки ночного сна... Если это был добрый сон, то после пробуждения всё ещё некоторое время чувствуешь тепло в пальцах, будто обнимал девушку, или грел руки о пузатый бокал глинтвейна. Если же ночь в своей странной приходи подарила сон тревожный, то на утро явственно чувствуешь холод, с трудом разжимаешь стиснутые зубы, а подойдя к зеркалу -- идешь проступишь на лбу бисер пота. Есть в английском языке такое красивое и многозначительное слово (хотя большая часть слов англика смыслом варьируются от контекста) -- Recognition. Это и "узнавание", и "приветсвие", и "одобрение", и даже "право голоса"... Сейчас за окном воскресное утро купается в лазурных небесах, и ветёр ещё не приобретёт характер самума... Если бы я был английским поэтом, я бы глядя сквозь занавески с улыбкой сказал: Morn is for Recognition...

Есть в медицине такая классная штука, как анамнез... Вкратце, это изучение истории болезни путём расспроса собственно пациента. Был на работе... Это как же паскудно надо выглядеть, когда тебя шугаются не только студенты, но ещё и преподаватели? Есть у нас на Руси такая поговорка:"Краше в домовину кладут". Вроде и выбрит, и причёсан, а как в зеркало глянешь -- упырь упырём, мать честная! Выдают глаза и скулы. Волчий холод глаз, и затвердевшие желваки. Так уходят на войну. Так идут на ссору. Так отрекаются от себя. Если бы я был суеверным, пошёл бы к знахарю порчу с себя смывать. Четвёртая попытка отношений заканчивается зуболомным крахом. Причина -- измена... И конечно всегда он моложе, "интереснее", и ясно-понятно красивше... Стало быть -- и не было любви, да? Была она... Вот такой я идиот неизлечимый. Я просто обязан кому-то принадлежать, сходить с ума, волноваться... И сейчас внутри не просто пустота... Там Зияющая Бездна... Хорошо есть книги. Которые читаешь, и одна единственная -- которую пишешь... Можно жить горем и радостью выдуманных героев, забывая о собственной реалности... особенно когда твоя собственная реальность ограничивается холостяцкой яичницей и пустой постелью... Нет, дело не в кухне и не в сексе... Когда живёшь с человеком два с лишним года, привыкаешь к этому человеку, вносишь его в свой мир как обязательную надстройку... Со временем любимый человек из сарая на краю сознания становится твоим фундаментом. Так дом мой бытия вроде бы и рад рухнуть, но увы наши души начхать хотели на скучную фундаментальную физику.

Слава Забытым Богам в жизни есть друзья... Эти обезбашенные типы, которые без объяснений шуганут за тобой драку, с головой бросятся в мутный омут попойки... Будут выслушивать твои негодующие крики в два ночи, и встречать после работы с тревогой в глазах и фразой: "Старик, как ты в целом? Помощь нужна?". И они, эти самые друзья, нерушимой стеной станут между тобой и любым внешним врагом... Только жаль, что некроз сердца исцелять не в силах даже эти, давно знакомые и такие родные суперчерти...

Удивительное дело... Природа -- хитрая штука... Жизнь и смерть сцепились в безумной пляске, и всё подчинено великой Цели... Смыслу Бытия... Мифическому и Мистическому "Рэзон д*этр"... Увы, человек есть вольноотпущенник природы... Сегодня раскололась в щепки мечта... Я слышу звон битого стекла своих надежд... Зачем я пишу этот сумбурный текст... Причина? Боль? Её достаточно в жизни каждого из нас... Жалость? Едва ли я когда либо нуждался в ней... Наверное, просто легко быть откровенным без лица... Быть открытым без имени... Сеть даёт свободу... А жизнь дала мне сегодня иную свободу... Имя ей -- одиночество. Это странный дар... Я не просил его... Я его боялся... Но что толку сейчас посыпать голову пеплом? Мне нужно научить сердце использовать костыли одиночества вместа крыльев любви.

Я пройду сквозь это...

Только сейчас я хочу ещё свежего яблочного сидра...