Личностные границы

Проблема нарушения личностных границ одна из самых распространенных, в том числе и среди тех, кто как к последнему убежищу, обращается к нашему сайту. Поэтому я снова размещу здесь материал из книги Ирины Млодик "Метаморфозы родительской любви, или Как воспитывать, но не калечить"

"Мы, как этнос, как нация, выросли в государстве огромном, почти безграничном. Ни конца, ни края... При этом на протяжении всей истории государство расширялось за счет захвата территорий, насильственного или полудобровольного. Причем государство было почти убеждено, что соседние территории будут счастливы, потому что Россия даст им экономическую заботу, защиту, опеку, а также идеологию, политику, ценности, разумеется, самые лучшие, самые разумные, приводящие к немедленному счастью присоединившихся.
Закономерно, что все это отразилось на российском характере, на родительских моделях, человеческих отношениях и создало так называемый русский характер, русскую душу. Конечно, мы, наделенные русской душой, можем многим гордиться, уважая и радуясь доставшемуся наследству, но некоторые особенности нашей ментальности и культуры создают очевидные психологические трудности. Иногда они сильно мешают в жизни, временами приводят к трагедии, катастрофе, беде.
Одна из этих особенностей (наряду с инверсиями) — отсутствие личностных границ.
Являясь в прошлом продуктом коллективистской культуры, в которой все было одновременно общее и ничье, а государство считало собственность, индивидуальность, — буржуазным, порочным и опасным, мы не имели права иметь что-то свое: имущество, накопления, позицию, мысли, представления. Все должны были разделять некую общую точку зрения, «смотреть в одну сторону», «колебаться только вместе с линией партии».
Через семьдесят с небольшим лет мы пожинаем плоды такой общности, размытости. Общее — значит, ничье, значит, никто персонально не отвечает. Поскольку часто в случае реальных катастроф и происшествий сначала искали виновного и только потом начинали исправлять ситуацию, то прежде всего преуспели в том, как перекладывать ответственность и искать виноватых. А также в том, как наделять ответственностью, не наделяя властью и полномочиями. Ответственный часто не обладал никакой, даже минимальной властью, не мог принимать решения и потому не мог отвечать за то, что делает, мог только одно — избегать обвинений, перекладывая вину на других. Неудивительно, что в нашей стране часто никто не знает, кто и за что должен отвечать, где чья ответственность и в чем она состоит.
Какое это все имеет отношение к детско-родительским отношениям? Непосредственное. Классический, уже не раз приводимый мной пример.
Маленький ребенок морозным днем гуляет со своей мамой. Ему все интересно, он лезет везде, не стоять же ему на морозе по стойке «смирно». В какой-то момент он лезет на горку, поскальзывается, падает, ушибается, плачет. Напуганная и раздраженная мама подбегает к нему и начинает отчитывать, ругаться, кричать: «Я же тебе говорила — не лезь, зачем ты полез? Сколько раз тебе говорить, не лезь на эту горку! Не послушался, вот тебе!»
Произошло событие, в котором ребенок и так пострадал, он нуждается в утешении и успокоении. Но что он получает, попав в беду? Обвинения, агрессию, перенос ответственности на него — и никакой психологической взрослой поддержки или участия, помогающих пережить эту небольшую катастрофу. Мама, к сожалению, и по жизни не учит его тому, как осуществлять свои желания, справляясь при этом с возможными препятствиями. Ей проще запретить и отругать в случае нарушения запрета, чем разрешить и помочь, если нужно. Например, в этом случае, видя его намерения, она могла сказать: «Если захочешь полезть на эту горку, позови меня, чтобы я помогла тебе или подстраховала, а то там скользко, ты можешь упасть».
Ответственность матери состояла в том, чтобы справиться с собственным страхом или переживанием, если оно возникло, и прежде всего помочь ребенку преодолеть стресс, а потом уже обсуждать, как поступать с этой горкой в следующий раз. И уж если мама установила запрет, она должна сама следить за тем, чтобы он был выполнен. И ответственность за это брать на себя.
Но к сожалению, такая мама, не обладая достаточным авторитетом или не умея грамотно запретить, переносит всю ответственность на «непослушного» ребенка, обвиняя и наказывая его.
Часто родительских запретов так много, они такие вездесущие и неадекватные, что ребенок начинает сопротивляться такому удушающему положению дел, когда просто нет возможностей для роста, движения, нет места подлинным желаниям. Иногда дети смиряются со всеми запретами, но тогда родителю впоследствии придется иметь дело с пассивно-депрессивной или зависимой личностью.
Многим российским родителям проще запрещать, чтобы не тревожиться, не беспокоиться, не сталкиваться с последствиями, не напрягаться. Все потому, что они устали справляться со своей ответственностью. Когда ощущаешь ответственность за всю страну, за то, что подумают соседи, отругает или нет свекровь за синяк у ребенка, за то, как дела у подруги, то не до того, чтобы отвечать еще и за собственные чувства, переживания, страхи. К тому же за других отвечать всегда немного легче — все прекрасно видно со стороны. И еще, хорошие люди всегда «болеют душой» за другого и лучше его знают, как ему правильнее и счастливее жить. Отвечать за свои чувства и за то, чтобы грамотно выполнить свою социальную роль, так трудно, так скучно, так неочевидно...
Тема ответственности, на мой взгляд, напрямую связана с темой личностных границ. Нам трудно понять, за что именно мы отвечаем, когда у нас отсутствует представление о границах, когда трудно отделить «я» от «не я», «мое дело» от «не моего дела». Беда, на мой взгляд, в том, что с детских лет нас приучали отвечать перед «кем-то». Хотя ответственность — это собственный ответ на ситуацию: мы отвечаем не «перед кем-то», а «за» или «на». За наши чувства, решения, действия, поступки, модели. За то, с чем приходится сталкиваться или встречаться.
Чем больше у нас власти, полномочий, тем больше возможностей для выбора и ответа. Ребенок только учится ответственности, постепенно приобретая все больше возможностей распоряжаться своей жизнью и своими выборами. А вот у родителей ответственности значительно больше, потому что у них есть родительская власть и способность к ответу («respons-ability»). Ругая ребенка, мы не приучим его к ответственности, мы научим его только избегать ее, стремиться не быть виноватым. Подлинная ответственность формируется при наличии здорового «я» и здоровых границ, это «я» защищающих. При ощущении собственной ценности, самоуважения и, как следствие, готовности уважать границы и личность другого человека.
В вашу комнату могут войти без стука — «какие у тебя могут быть секреты от собственной семьи?». Вы годами спите в одной постели с другими людьми: родителями, сестрами, братьями, отчимами, бабушкой. У вас нет личных вещей, игрушек, места в доме. До вашего тела может дотронутся любой и с любыми намерениями. Ваш родитель может выпотрошить вашу сумку или ящик стола в поисках воображаемого «криминала». Ваш дневник может прочитать любой родственник, еще потом вам же и достанется за то, о чем вы писали исключительно для себя.
Ваш родитель считает, что просто обязан знать каждый ваш шаг, мысль или намерение, иначе он «будет беспокоиться», вне зависимости от того, сколько лет вам исполнилось. Ваши чувства, желания, поступки в любой момент могут раскритиковать, обсудить с соседями или друзьями. Вас могут высмеять или застыдить за любые естественные проявления себя.
Если вы понадобитесь кому-то из близких людей, то должны немедленно оказаться к их услугам. Любой, кто наглее и агрессивнее, может претендовать на ваши деньги, время, участие, жилье, ваши уши, участливое внимание. Почти каждый считает своим долгом считать ваши деньги, обсуждать вашу собственность и предполагать, а то и решать, как вам ими распоряжаться.
Все вышеперечисленное так знакомо и традиционно, что часто бывает невероятно трудно донести до родителей, что, несмотря на подавляющую повсеместность такого рода нарушений границ, они не являются нормой, поскольку приводят к сложным психологическим последствиям разной степени тяжести.
Как грустно и несправедливо, что эти нарушения происходят не из-за какого-то ужасного насилия: войн, катастроф, нападений, а от жизни в семье, с людьми, которые вроде бы от всей души желают нам счастья.
Самые близкие люди, к сожалению, оказываются наиболее используемы, и их границы вскрываются по странному объяснению — «мы же семья». Как будто близость и родство — это не повод к уважению и намерению особенно беречь друг друга, а повод для того, чтобы использовать в семейных или личных целях.
Даже уже выросшим детям трудно отважиться противостоять всей системе или самым близким людям именно потому, что они так важны и дороги. И не парадокс ли, что близость и родство — это повод не иметь ничего личного, не беречь себя самого, не защищать себя от посягательств, пытаясь сохранить свое пространство, позицию, деньги, чувства, образ жизни. И самые близкие люди, облеченные властью и ответственностью, должны научить осознавать, ценить и беречь себя. Вместо этого они дают много разных посланий о том, что другой всегда важнее, ценнее, значимее. И им трудно увидеть, что в результате происходит отнюдь не обучение человеколюбию и доброте, а создание неадаптивной для жизни манипулятивной мазохистско-невротичной конструкции.
Каждому человеку важно знать, кто он такой, чего он хочет, каковы его возможности и ограничения; он должен взвесить, совершить выбор, принять решение, потом вступить в контакт с миром по удовлетворению своей потребности и быть довольным от того, что он сделал и получил именно то, что хотел. Вместо этого многие из нас идут по значительно более сложному и невротичному пути: я — хороший и добрый, поэтому не должен ничего хотеть для себя, я должен хотеть только для другого. Для этого я должен каким-то шестым чувством понять, в чем же он нуждается, и дать ему это.
Я могу позаботиться только о другом, например, решить, что ему нужен шкаф, и купить ему шкаф. Он будет мне премного благодарен (а если не благодарен, то кто он после этого?), и тогда позаботится о ком-то еще, а тот о ком-то еще... И так через шестые руки и ко мне придет чья-то забота. И все будут хорошими и добрыми, а не эгоистами, думающими только о своих потребностях и нуждах.
Наконец, кто-то позаботится и обо мне (я этого подсознательно ждал, даже если не признавался сам себе) и решит покрасить мне стены или купить, например, коньки, убедив меня, что мне давно требуется ремонт в квартире или стоит больше двигаться, тем более зимой. Буду ли я знать тогда, чего же на самом деле хотел я сам? Вряд ли, а если и буду, то как отказать тому, кто по доброте душевной уже купил мне коньки или уже ободрал мои старые обои? Кто я буду после этого? Вот только любовью к этому доброму человеку мне будет трудно проникнуться, скорее всего, я буду злиться, что он так и не угадал моих тайных желаний, ибо многие из них — тайна даже для меня.
Попадая в такую систему, вы достаточно быстро перестаете понимать, кто вы такой, кто здесь за что отвечает, кому и что вы должны и что можете себе позволить. Как правило, ничего личного, потому что начинаете отвечать за всех и за все и ни за что одновременно. А если вы выросли в такой системе и не знали ничего другого?
Нас с детской песочницы учат: если другой ребенок просит «дай», ты должен отдать, не важно, твое это или нет, нужно ли оно тебе, дорого ли. Раз просят — отдай, а то неудобно. Сочтут жадным. Иметь свое и дорожить им стыдно. Говорить: «Не могу дать, мне нужно самому», — страшный грех в нашей культуре, — «Тебе что, жалко, что ли?» Почему наши дети должны легко отдавать нужные им личные вещи? Ведь, когда они начнут делиться кофточкой или новым пеналом, вам это уже не будет так нравиться.
Вырастая, не умея беречь и отстаивать свое, мы потом так же безоружны перед чьей-то манипуляцией, наездом, конфликтом. В результате мы не умеем говорить «нет», потому что нас учат соглашаться, а то «неудобно». Потом наши дети не могут сказать «нет» даже тогда, когда это жизненно важно: отказать тому, кто предлагает наркотики, алкоголь, сомнительные мероприятия или сделки.
И если ваш ребенок ни разу не говорил «нет» в песочнице другим детям или вам, родителям, то как и где он научится это делать? Такое неудобное для нас, родителей, детское «нет» оборачивается потом замечательным защитным механизмом способным обозначать и охранять личностные границы. Умение сказать «нет» способно готовить ребенка к более осознанному и честному выбору, в результате которого он потом будет делиться с другими, соглашаться помочь, осознавая, готов ли он к такого рода действиям, соглашаясь на это, честно и адекватно оценив свои возможности и желания, а не из-за того, что «перед людьми неудобно»...
Ее история — не в деталях, а по сути — настолько типична, что вместо местоимения «она» можно поставить сотни и тысячи российских имен.
Она — хорошая девочка из хорошей традиционной русской семьи. Папа — в прошлом хороший инженер, мама — тоже вполне неплохая учительница, вершиной двадцатилетней карьеры которой стала нагрузка завуча в придачу, младший брат, о котором она с малолетства заботилась и кого вполне ответственно воспитывала. Всегда жили скромно, а после перестройки первое время даже бедно. Безотказный папа — на все руки мастер — чинил любые замки, краны и унитазы у всех незамужних маминых подружек, у всех, кто просил, но не в собственном доме, ремонтировал крыши на чужих дачах, но свою дачу так и не заимел. Никто никогда ему за это не платил, «свои же люди», но и в собственной бедности никто им особенно не помогал, они как-то не умели жаловаться, «держали марку» благополучной семьи.
Редкий лучший кусок — детям, точнее, младшему — Павлику. Под строгим маминым взглядом она даже не решалась сказать, что тоже хотела бы хоть иногда съесть целый апельсин, принадлежащий только ей одной. Очистить, вдыхая его неземной праздничный запах, и не отдать тут же Павлику, как полагалось, а съесть целиком, потихоньку отделяя дольку за долькой. Но... «ему нужны витамины, он часто болеет, а ты уже взрослая».
Денег дома всегда не было, из-за этого родители часто ссорились, но мама и не думала менять работу. Как же «ее дети», ее ученики ? Папа был вечно занят борьбой с чужим разваливающимся бытом и безуспешными попытками оставаться для всех «хорошим парнем». Но от вечного недовольства жены, а может, потому что устал отказываться от стопки, «щедро» налитой в благодарность за работу, стал часто попивать.
Родители ссорились все чаще, брат плохо учился, но за это ругали почему-то ее: «Значит, не проследила за его заданиями, плохо проверила». А как его заставишь или проверишь, если, кроме компьютерных игр, его уже вообще ничего не интересовало?
Заканчивая школу, она все же хорошо сдает экзамены и объявляет родителям, что хочет ехать поступать в столичный вуз. Это заявление вызывает в матери волну такой ярости, что она впервые боится быть реально побитой: «Мать тебе все отдала, а ты ? Мы тут еле концы с концами сводим, а ты ? А про Павлика ты подумала ? А об отце ? Эгоистка! Только о себе и думаешь! В столицу ей захотелось, видите ли...» Ну и так далее. Неделя постоянных скандалов. Но отважившийся на небольшой бунт и трезвый в тот день отец отдает ей невесть как накопленную заначку и говорит: «Езжай, дочка, может, хоть ты будешь жить по-человечески».
Конечно, больше ничем они помочь ей не могли, мать полгода — ни строчки, потом звонок: «Отец чинил крышу Петровских, потерял сознание, упал и сломал себе все, что можно сломать, возможно, задет позвоночник. Умирает. Срочно приезжай». К счастью, все оказалось не так плохо. Она, конечно, приехала и отдала все те небольшие накопления, что успела заработать вечерами после учебы. Папе купили лекарства, Павлику мама купила новый компьютер, который он давно просил. Затем с облегчением вернулась обратно.
На третьем курсе она была уже вынуждена перевестись на вечерний, потому что папа все время то пил, то болел, с работы его, по сути, уволили, мама все время жаловалась, что выбивается из сил. Павлик не собирался в перспективе поступать в институт, и в этом, конечно же, тоже была виновата она, потому что не «поговорила серьезно с братом. Уехала сама, и дела тебе ни до кого нет!». Ее попытки приезжать домой на каникулы оборачивались адом. Мама гордо и надуто отказывалась от любых подарков: «Мне для себя ничего не нужно, все только вам, детям. Лучше бы Павлику новый магнитофон привезла, он уже давно просит».
Ей было обидно, потому что для нее подарки были попыткой хоть как-то выразить свою тоску по дому, сказать «я скучаю по вам». Она любила их всех: даже таких — всегда недовольную ею маму, совсем уже потерявшего себя отца и Павлика, вечно чего-то хотящего и грубящего матери так, что даже за полслова из той грубой тирады, что он обычно выдавал, она в былые времена получила бы обидную звонкую материнскую пощечину. Ей просто хотелось, чтобы им было хорошо, и тогда она смогла бы заняться своей жизнью: спокойно учиться, понемногу работать, ходить на свидания, покупать себе платья, а не работать—учиться—работать, как заведенная.
И потому для нее было особенным ударом, когда выяснилось, что Павлик стал принимать наркотики и теперь срочно нужно столько-то тысяч, чтобы его спасти. Мать разбил инсульт: «Если ты его не вылечишь, то я не встану».
Ей пришлось приложить невероятные усилия: залезть в немыслимо невыгодный кредит, положить брата в лучшую клинику. Матери она наняла хорошую сиделку (та при этом была на нее в сильной обиде: «Даже не приехала за матерью ухаживать». Только кто бы тогда работал и отдавал кредит, спрашивается?). Брата полечили, выписали, матери тут же полегчало.
Ей стало казаться, что освобождение от ответственности за семейные неурядицы и беды уже скоро... Она стала ходить на свидания, даже замуж собралась.
Но брат, вернувшись домой после лечения, через два месяца снова подсел на уже сильные наркотики, и мать вызверилась за это, конечно же, на нее: «Что за врачей ты нашла? Они сгубили мне сына!»
Она уже не могла все это слышать, просто бросала трубку. Теперь слег отец. Мать обвиняла ее и в том, что она сгубила и отца тоже. И тут что-то в ней лопнуло. Как-то ночью, разругавшись с любимым, который все никак не мог понять, зачем ей так мучительно жить, она стояла на самом красивом мосту столицы и думала, что эта серая река — неплохой выход. Страшно лишь сначала, а потом уже нет, только свобода...
К счастью, она все же не решилась на это.
Конец истории на данный момент таков. Ей удалось пересмотреть свои взгляды на себя и свою семью и сказать им всем: «Справляйтесь без меня». Она вышла-таки замуж, а они вполне справляются сами. Отец был вынужден подняться и от страха за свою жизнь стал даже меньше пить, мать снизила нагрузку в школе и стала подрабатывать репетиторством, Павлика удалось «удачно женить» на невесте состоятельных родителей, и его устроили к ним на работу.
Ею гордятся теперь перед соседями. Вот только она уже по ним не скучает. И у нее нет никакого чувства вины за то, что им еще чего-то недостает. Ей есть на кого направлять свою любовь и заботу.
Если у ребенка отсутствует ощущение своей неприкосновенности, если он не признает себя ценностью, которую прежде всего родители должны защищать от посягательств и разрушения другими, то он оказывается незащищенным перед возможным желанием других людей воспользоваться любым его ресурсом. И второе, не менее важное: не умея ценись себя и свои личностные границы, он не способен и ценить других, уважать их границы и личность. И тогда в каких-то моментах, разрешая пользоваться собой, он будет так же неадекватно пользоваться другими.
В нашей стране, плохо принимающей и уважающей различия, «быть как все», сливаться с толпой — безопасно, поскольку это общепринято, нормально. Иметь отличное от других мнение, не следовать за всеми, говорить «мне это не подходит» — значит, вызвать напряжение, раздражение, отторжение. В стране, где слова «ты что, особенный?» по-прежнему считаются «наездом», требуется ощущение присвоенной ценности, психологическая устойчивость и спокойная уверенность в себе, чтобы непоколебимо осуществлять такое простое право каждого человека быть собой.
Ощущение собственной ценности и непререкаемое право защищать свои личностные границы и, как естественное следствие, уважение границ других людей, переданное от родителей к детям, весьма ценное наследство, некий «родительский минимум» для будущего душевного здоровья детей и общества в целом"

© Млодик И.Ю., 2012