...

Там, где уже кроме стрелок переводить
приходится километры в обличье миль -
там, как ни странно, тоже умеют любить,
тоской истекать, целуя дорожную пыль.
Стоит на подгнившем мосту златокудрая
фрау, осенний рассвет, как дитя,
прижимая в груди. Ей шепчет русалка
сквозь сумрак "Сестренка, война!", а та
ей в ответ, обессиленно - "Пощади...".
Сегодня ушел он, унес океан в глазах,
унес красно-черную метку на левом
плече, его имя - "смерть" на всех живых
языках, на латыни имя его - это грохот
мечей. Он ушел, словно каменный ангел
из мастерской, смертоносных объятий
печать наложив на творца, этот новый
Давид с улыбкою колдовской, циничный
старик в алебастровой коже юнца. Он
ушел, чтобы кровью насытить пласты
земли, и вполне вероятно, что
собственным ДНК. Чтоб после него,
пробиваясь сквозь тьму, росли красные
маки и заросли сорняка.
Стали могилой тепла его рук - ее, в
рыхлых морщинах, похожих на склоны
Альп. Плач его детский по всем уголкам
снует, смех - боевым трофеем снимает
скальп.
С лозунгом громким, что рвал изнутри
колыбель он уплывает в восточные
небеса.
Давности двадцатилетней его апрель
теперь убаюкают южные полюса.
Приходит письмо, с лаконичным словом
"герой", и парой на солнце блистающих
орденов.
"Русалка-сестра, дефективный мой в
корне покрой не дает мне гордиться
успехами летунов - вакцину не завезли ни
в одну из аптек, без боли святым чтобы
жертвовать для вождя.
В речной колыбели меня приюти навек,
как небо Аустерлица - моё дитя."