Загадка женской лжи

Во времена моей великой дружбы с Балалаевым, нашим руководителем отдела продаж, была у нас славная традиция - отмечать конец рабочей недели. Мы ехали к нему на Рубинштейна и располагались в уютном грузинском ресторанчике, где сначала принимали по рюмашке водки, вкушали шкварчащую на кецах оджахури, а затем неспешно попивали "Василеостровское темное".

Ближе к полуночи, разморенные и веселые, заруливали в "Продукты 24", где добрый узбек-контрабандист с заговорщическим видом продавал нам "Козла", и мы с черным целлофановым пакетом направлялись к Балалаеву домой. Жил он в коммуналке, в которой долго, но последовательно скупал комнаты. В одном доме с Друзем, о чем неустанно напоминало антисемитское граффити в парадной.

Встречала нас жена Балалаева. Встречала ласково. Принаряжалась к нашему позднему визиту, хоть и было это чрезмерно очевидно даже для нетрезвых глаз. Есть такие женщины, глядя на которых, нельзя не поймать себя на скорбной мысли о том, какой красавицей она когда-то была и как безжалостно время ко всему прекрасному и мимолетному.

Но женщина в ней определенно не умерла. И хоть на животе ее были расстяжки после родов, а на щеках нездоровый румянец от долгого нахождения на коммунальной кухне, во всем ее теле и в каждом его движении пробивалась короткими, но ослепительными вспышками ее природная красота и сексуальность, которые я назвал бы животным естеством.

Ближе к часу ночи Балалаев отправлялся почивать, а я оставался с его женой и вел задушевные кухонные беседы до четырех утра. Правда, в большей степени это были ее монологи при моем деятельном кивании головой и редких сочувствующих вздохах. Замужняя девушка с двумя детьми нашла молчаливого слушателя, а я видел в ней интересного человека и путь к понимаю Женщины.

Она рассказывала мне, как была когда-то лесбиянкой, но однажды застукала свою подругу с другой, после чего ее иллюзии рухнули и она задумалась о мужчинах. Рассказывала, как принимали ее Балалаевские родственники, и все зависело именно от их благословения, а иначе никакой свадьбы не было бы. И как после свадьбы он избивал ее, а она пряталась от него под столом.

Она рассказывала о том, как долго не могла забеременеть и Балалаев уже собирался разводиться, потому что ему "надоело мимо пулять". Как она ездила по врачам, монастырям и бабкам. И молитвы ее не остались неуслышанными: один за другим на свет появились два замечательных парня. Она говорила, и слезы текли по ее щекам. А я сжимал ее маленькую ладонь, говоря, что у каждой дороги важнее всего конец.

Потом я падал в приготовленную для меня постель, забывался сном, а в полдень мы с Балалаевым лечились минералочкой и я отправлялся восвояси. Не единожды я серьезно размышлял, имею ли я право влезать в их личную жизнь и делать Балалаеву какие-либо внушения. Разум утверждал, что я не вправе злоупотреблять гостеприимством, но с ним не соглашалось искренне сочувствие к Балалаевской супруге.

Я уж и не вспомню, как завязался мой разговор с нашим главбухом, но она меня огорошила: "А вы не знали? Старший ребенок у Балалаева чужой. У него только опекунство оформлено, да и фамилии у них разные". А ведь я наивно полагал, что в доверительных беседах с женой Балалаева, ни одно слово из которых я не повторил при ее муже, все правда, от начала и до конца.

Четко я сделал для себя один вывод: не стоит подвергать риску мужскую дружбу, вступаясь за женщину, даже если цель кажется благородной и несомненной. Правда, в итоге мы все равно рассорились, даже дошли до открытой вражды, но это, к счастью, уже никак не связано с коварным полом. Но остались вопросы. Зачем ей это было надо? Просто ради жалости и сочувствия?