день сорок четвёртый

Теперь нет ничего невозможного.


Простой мужик Василий Лугов шёл на дно. Уверенно так шёл, размашистыми шагами, не в первый и не в последний раз, не обращая внимания на пот, ручьём льющийся со лба, на размокшие кирзовые сапоги, натирающие грязные ноги, и на болтающийся на последних соплях карман, непримиримо норовящий отделиться от спецовки и закончить свои дни где-нибудь в более тихой и спокойной обстановке между труб и завалов изоляционных материалов. Рядом точно так же шёл Гоша, мужик не менее простой, только чуть более хлипкий телом, долговязый настолько, что рабочая форменная одежда на нём всегда висела как на пугале, наспех склёпанном из палок и того самого. Вернее, рядом шло то, что от Гоши осталось за те минуты, пока они с Василием добирались ко дну от припаркованной на углу служебной машины с надписью "Аварийная". Осталось немного, но в этом не было ничего предосудительного и даже фатального.
Увернувшись от летящего в глаза комка металлических прутьев, Лугов застонал - да сколько же может длиться путь по подвалу не самого большого дома? Полчаса уже топают - и с тоской вспомнил уютную затхлую бытовку, где они с Гошаном так любят резаться в домино на дежурстве под шипящий и скрежещущий квадратный телевизор примерно одного с ними возраста. Очень непыльной кажется эта работёнка изнутри бытовки, рядом с телевизором, на продавленном стуле, и таковой в принципе и является большую часть времени - но иногда прорывает, и тарахтящий "уазик" с надписью "Аварийная" вынужден нести бригаду, чаще всего в минимальном составе, только он, Гоша да водитель, прямо в самое пекло к чёрту. Ну, на то и аварийка, конечно. Водителю удобнее всего, сидеть в машине, слушать писклявые хиты звёзд по радио, да дожидаться остальную часть группы. В крайнем случае вызвать подкрепление через два часа. В самом крайнем - сунуть корочку АБЛП под нос не в меру любопытному гражданину и отказаться отвечать на вопросы. АБЛП, то бишь, аварийная бригада ликвидации проявлений - это вот они и есть: Василий, Гоша, и водитель, который вообще непонятно почему часть бригады. Сидит там, на мягком всё-таки, хоть и не сильно удобном, водительском своём сидении, а они тут... спускаются хер его знает куда.
Стены затряслись и зашептали, угрожающе, неразборчиво, откровенно недружелюбно. До дна непонятно ещё, сколько идти, никогда не угадаешь заранее, а навидаться уже пришлось всякого - и сочащаяся из труб ярко-зелёная жижа, и летающие железки, и неизвестно как вообще держащийся на ногах полуобглоданный Гошан, да и сам растянувшийся на немыслимое расстояние подвал. Теперь вот стены. Что ж, не привыкать, вообще не привыкать. Начальник ему с первого дня инструктажа говорил - теперь, Лугов, нет ничего невозможного, вот прямо вообще ничего, всё, что себе вообразить можешь, всё увидишь, Лугов, понял? Запомни хотя бы накрепко, всё равно не поймёшь же пока что...
Сначала не понял, конечно. И потом не понял. Понять вышло только в день, когда первый выезд на аварию случился. Тогда же начал седеть, тогда же начал бы крепко прикладываться к бутылке, если бы к тому времени это уже не было привычно и понятно. Водочка, конечно, тогда неплохо помогла, когда вернулись в бытовку. А потом и привык как-то, через несколько раз. Ну подумаешь, видишь всякое, вон, если хорошенько перебрать, и не таких чертей зелёных увидеть можно! Главное, что всё заканчивается, если делать всё по инструкции, разом приходит в норму, и как не бывало ничего. Подвалы становятся обычного размера, мясо на костях напарника нарастает обратно, сизые облака, говорящие на тарабарском языке, сами собой рассасываются. А ты стоишь, завинчиваешь крышку футляра, куда положил разноцветный камешек, и башкой мотаешь. Потом везёшь к начальству сразу, минуя бытовку, сдаёшь по форме, расписываешься, но это уже совсем пустяки, бумажную волокиту Василий понимал. Главное, что ему самому платят неплохо, уж всяко выгоднее, чем сантехником каким-нибудь. Учёные вон, которым эти камешки уходят на исследования, говорят, чуть ли не меньше его получают! Да ещё и чахлые все как на подбор, не телом - духом слабкие, как к отравленным относятся к этим камням своим, посмотреть лишний раз на них боятся без микроскопов, а как взглянут - зависают, глаза стеклянные, не растормошишь. Василий как-то раз видел такой, как они это называют, инцидент, когда один из лаборантов то ли случайно крышку сбил с контейнера, то ли что. Они туда как раз бригадой приезжали, в самой оперативной срочности - а там пятеро мужиков стоят в халатах и ни один из них не может обратно камень положить в футляр, поди ж ты! Как к полу приросли. Оно конечно да, там по комнате летают всякие тварюки, и даже мертвяки ползали немного, но как это мешает эту пакость нейтрализовать - Лугов так и не понял. Не хуже него же знают, что от неё всё, в контейнер засунул, крышку закрыл, и всё кончится. Эти четырёхглазые хлюпики там потом, ожив, начали что-то судорожно бромотать, из чего понятно было только про опасность неосторожного обращения с кристаллами, а дальше пошли какие-то функции причинности, нарушения континуума постоянства реальности, психотические эффекты и меметические конструкты, паразитирующие на парадигмах мышления... тьфу ты чёрт, придумали какие-то там виртуальные когнитивные западни, из-за которых не могут ничего руками сделать! Василий в таких словах не думал, не умел и совершенно не желал, не хватало ещё таким же стать.
Утерев, наконец, пот рукавом засаленной спецовки с потемневшими буквами "АБЛП", Василий Лугов, простой мужик и вследствие этого идеальный ликвидатор, сделал ещё пару шагов по зыбкому пространству, покорёженному кристаллом, и наконец, заметив самого виновника - блестящий цветами, названий которых Василий не знал и в привычной жизни не встречал из-за их в таковой жизни совершенной невозможности - потянул за рукав напарника.
- Эй, Гошан! Притопали, вот оно, донышко-то. Подай футляр сюда...