Часть первая. Otiose-11.

Насколько может быть болезненно прикосновение голой руки к пламени, как громко может закричать кожа, заполняя клетки огнем и разрывая их, как от маленького взрыва? Как долго может продержаться тело, не одергивая на уровне безусловных рефлексов руку…
- Ай! Эжен, где мы? Эй, Эжен! Почему так горячо?
Забормотал испуганный Анис, прижав к ошпаренной щеке горячую ладонь. Быстро оглядываясь кругом, он заметил покрасневшие стекла, кипящие от градуса, опасно нагревающего поезд и то, что в вагоне был далеко не один с момента посадки. Помимо Эжена и Аниса поезд населяли тени, ненастоящие, невидящие, пустые, просто тени. Знали ли они про присутствие мальчиков? Быть может, действительно видели, но только их силуэты? Дрожа от боли, Анис неуверенно протянул руку вперед, пытаясь прикоснуться к тени на сиденье напротив, но рука, коснувшаяся его, ощутила лишь мертвенный холод и черную, вязкую субстанцию, стекающую по пальцам и плавно по руке вниз.
- Не кричи, Ана… - запнувшись на полуслове, Эжен сморщился и раздраженно потер заспанные глаза кулаками, не желая окончательно просыпаться, ощущать в полной мере жар поезда и видеть тени, к которым он особо брезгливо отнесся, вздрагивая всем телом и теряя безмятежную сонливость на ура. – Что за черт, Анис? Не трогай его! Убери руку, кому говорю!
Пытаясь оторвать загипнотизированного друга от черной фигуры, Эжен ощутил легкую тряску под ногами и резкий холод, пробирающий до костей, в одно мгновение тени исчезли, но субстанция, оказавшаяся на руке Аниса, только подтверждала правдивость этого загадочного мгновения, не имеющего, ни объяснения, ни логики. Широко раскрыв глаза, Анис медленно повернул голову к Эжену и, дрожа, глупо улыбнулся, словно забыв об обожженной щеке и руке, покрытой чем-то черным, липким, запачкавшим зеленое платье, но… По-правде, остудившим тело. Может поэтому ожоги показались ему теперь чем-то не таким уж и важным, относительно происходящего кругом.
- И чего ты улыбаешься? Как мне тебя оставить одного теперь? Я не всегда буду рядом, ты это понимаешь? – не попадая зубом за зуб, стискивая до побелевших костяшек плечи, Эжен опустил взгляд на карманы платья, заметив краем глаза неожиданное движение, стремительное, яркое. Это были те самые земные сорняки. Они расползались по ткани, подобно плющу, покрытому разноцветными, не похожими ни на что цветами. Но только Эжен хотел прикоснуться к ним, как цветы неожиданно завяли, не успев опутать своими ветвями шею Аниса и задушить.
И только тогда глаза озарила правда, холодная и одинокая, усыпанная звездами и полчищами планет, мимо которых мчался космический поезд, оказавшийся ничем иным, как живым организмом, скачущим от вселенной к вселенной сквозь время и пространство. Его стальные лапы крепко цеплялись за обломки кораблей и скорость, с которой в конечной точке он приближался к пункту назначения, превышала свыше 39897 км/час, среднюю для корабля и далеко не начальную для монстра, рычащего на летящих ему навстречу таких же стальных дьяволов.
«Отиос-11 приветствует своих детей. Мы ждали Вас и надеялись на скорое возвращение домой»
«Отиос-11 ценит искренность и знает о ваших помыслах, не пытайтесь искушаться ложью»
«Отиос-11 желает Вам удачи и скорой встречи с лунным царем»
Громогласно раздалось в голове перед соприкосновением мощных лап поезда с твердой поверхностью и настолько сильной встряской, что не будь этого ремня безопасности, как единственные пассажиры оказались бы размазанными по потолку и, по совместительству, последними в данном монстре. У местных поездов было одно единственное правило для перевозки груза – не убей. Иначе грозило растерзание и поглощение запчастей для совершенствования и фиксирования в памяти ошибок другими.
- Меня сейчас вырвет. – Хрипя, произнес Эжен, борясь с тремором и ремешком безопасности, который в итоге отстегнул Анис, вызволяя друга, упавшего на колени и ползком выбирающегося на воздух.
Как оказалось, на планете Отиос-11 наступал период цветения и по воздуху свободно плыли семена, схожие по виду с земными бабочками, это торжественно заявил опустошающий свой и без того пустой желудок Эжен, показывая поднятым большим пальцем почти полную готовность вышедшему из вагона Анису.
- «Другая трава, другие деревья, другое небо, другие края». - Подумал мальчишка, ероша волосы от счастья, по-детски искрящегося из зеленых глаз. – «Новый мир, новые возможности… Джакарта!»
Передернув плечами, от предвкушения новой встречи после многовековой разлуки, Анис запрыгал на месте, спешно стягивая с ног потертые кеды и, на удивление, белоснежные носочки с кружевами. Босыми ногами он сливался с землей, холодной и покрытой мягкой, синеватой травой с невообразимо огромными растениями ближе к тропам, кои могли бы быть сравнимы с земной раффлезией, но лишь по невыносимому трупному запаху, от которого загнувшемуся в три погибели Эжену стало дурнее прежнего. Красное небо стало похожим на залитую кровью картину, такую пугающую и темную, но одновременно знакомую и близкую. Был далеко не вечер и даже не день, это было раннее утро, а кругом словно смеркалось и если бы не свет, исходящий из местной флоры и фауны, то мир бы погрузился в вечную тьму на красной планете.
- Идем, Анис, я в порядке… - сказав это, ему пришлось пересилить себя и подняться на не слушавшиеся ноги, которые то и дело подгибались, но с чужой помощью этот трюк провернуть оказалось гораздо легче.
Длинная, лишь слегка вытоптанная тропа, следы маленьких зверей, разговоры где-то за спинами неопознанных животных, не похожие ни на что деревья, стремящиеся бесконечно ввысь, не пряча при этом мир под ними в полумраке. Далекий и неопознанный Землей мир, по которому не впервые шагали в ногу подростки, спустя столько потерянного впустую времени и не наблюдающие почти никаких изменений. Эти растений, не тронутые жителями Отиоса-11, не уничтоженные и не испорченные наукой, как дома, эти деревья, ветви которых свисали со всех сторон и чаще всего скользили по лицам мальчишек, лаская мягким светом, исходящим из концов отдаленно схожих с веревкой ветвей, эта длинная трава, не раз запутывающаяся в ногах и почти роняющая дурно себя чувствующего Эжена – место настоящего дома.
Спустя несколько часов неспешной ходьбы, реанимации Эжена и поедания злаковых батончиков из его рюкзака, они оба уже не раз начали задумываться о том, что заплутали и выход им вряд ли станет доступен в ближайшую пару лун, пока на пути не стало слышно журчание реки.
- Анис, тише… Ты знаешь, что это значит? Мы близко! Если меня не предает память, то прямо за ней будет деревня. Надеюсь, Нуру жива… Но столько времени прошло, а с периода сборов ей дурнело… Ладно, увидим.
Воодушевившись переданной вслух информацией, Анис смял край платья и первым побежал вперед, бросая Эжену вызов, правда, зная наверняка, что выйдет из собственной игры проигравшим. Еще не было случая, когда Эжен давал слабину и Анис побеждал. Он всегда был слабее и немощнее, дыхание быстрее сбивалось, а руки не могли долго держать что-то тяжелое, но сила воли и никогда не приводящие ни к чему хорошему амбиции, подводили к все более частым вызовам и проигрышам. Добежав до заветного ручья, отбрасывающего таинственно серебряные искры под самой гладью воды, они изумились не только ставшему шире ручейку с момента их уезда и именуемому теперь полноценной рекой, но и неожиданному для них подарку сверху – разделению на две составляющие. Встав на развилке, мальчики долго спорили, пытаясь вспомнить то самое место, где находилась деревня, мнения разошлись на два основания: разделяться Эжен уж никак не хотел, но Анис начал настаивать и убеждать, что так будет легче понять, в какую им сторону. Спор начал затягиваться, в особенности из-за Эжена, который упорно отказывался разделяться на чужой видоизмененной территории, что-то ему подсказывало этого не делать, но стоило погрузиться в который раз в мысли и выдумать план, как Анис просто шагнул в выбранное направление. Что это значило? Он поддался интуиции и отправился в ту сторону, которую Эжен упорно обзывал неверной. И вот снова гордость, начавшая бросать из стороны в сторону блондина, так его припечатала к дереву, что крикнув четко: «Встретимся на грани!», - он нахмурился и пошел в противоположнее направление от реки, думая о необратимости сбывшихся собственных слов.