trust me

не люблю птицами, но фраза его сейчас бьет больной правдой:
"плохо - это не когда болит. плохо - это когда все фиолетово".

выслушиваю чьи-то переживания: одна поссорилась с парнем, другой не может определиться в своих чувствах, еще кто-то с дрожащими руками волнуется об учебе или о том, что не съездит отдохнуть в этом году.
утешаю всех, говорю какие-то ласковые слова.

отвратительная ложь: не верю ни единому своему слову.

улыбаюсь и рассказываю вдохновляющие примеры из своей жизни. выдумываю складно и легко. все те, со своими переживаниями, уходят от меня с улыбками.

мне же - давиться лицемерием.
сжимать в ладонях свою мерзкую боль и отчаяние.

"самоубийство? да ты сама виновата".
конечно, мама, ты права: ты всегда умела найти нужные слова.

"я очень рад тебя видеть".
за словами - объятия. за объятиями - обида.

"никому не говори про свои галлюцинации. еще из университета выгонят".
конечно, родные мои, это ведь самое важно.

раньше - сказала бы "ненавижу".
сейчас - мне все равно.
.

я даже представить не могла, что это такое - задыхаться от любви, боли и красоты.

а тут - водопад слез, судорожное напряжение рук, протянутых вверх в попытке поймать свет прожекторов. вечер, когда я была так счастлива: день того-самого-концерта.

как я могла подумать, что можно так влюбиться в музыку, так влюбиться в Голос? оказалось - вот оно, настоящее искусство, сублимированная боль, история одного человека, вдруг ставшая такой близкой, понятной, про себя.

а после концерта стояли, наполненный Музыкой, шумом в ушах. все болело после 15 часов на ногах: мы ждали.

я не знала, как подойти к человеку, чей Голос меня спасал. впрочем, и не пришлось: он увидел, как я стою в стороне и плачу. подошел. спросил. а я... сказала то, что было так нужно. "your music saved me. it's pure love and beautiful pain".

обнял, положив голову мне на плечо. чувствовала, как мое лицо щекочут его кудри, пахнущие отчего-то едва уловимо лепестками роз и дождем. счастье переполняло, не давая даже вздохнуть.

счастье, переплетенное с невероятной болью.

" - Чего ты боишься?
- Одиночества. А ты?..
- И я..."

Стояли, смотрели друг другу в глаза. Руки его - теплые, как раскаленный пыльным солнцем асфальт - по моим щекам: нелепая нежность, стирающая мои слезы. Молчали, напуганные собственной откровенностью, признанием собственных слабостей. Останавливали время, прорастая в кровь и души друг друга. Запоминали, ловили дыхание, ставшее одним.

А теперь я выхожу из дома в прогорклую от предчувствия грозы улицу. Нерасчесанная, с волосами, пахнущими сном, а не дорогими духами.
Бегу навстречу первому по-настоящему теплому в этом году дождю, подставляю ладони миллиону капель.
Чувствую себя другой: в большой, совсем не по размеру, кофте, в чужих кроссовках вместо привычных туфель.
Взлетаю к уставшим каштанам на скрипящих качелях, дышу городом, весной, свободой.

Невероятно близкое одиночества. Целый мир и никого, кроме меня, в нем.
Небо выдыхает сожаление потоками вертикальной воды.

А я...
Я больше не боюсь.

Мне не страшно, слышишь?

У мальчика глаза голубые, как октябрьское морозное небо, и взгляд, знающий смерть.
Мальчик держал в прозрачных ладонях свое небьющееся сердце, с безразличием ожидая, запустят ли его вновь.

Кудри его - шелк, скользящий сквозь мои пальцы прохладной нежностью.

Его одиночество не может исправить целый мир, упокоенный у его ног смиренным покрывалом воспоминаний. Мальчик баюкает свою боль, прячет ее с отчаянной старательностью, улыбается при встрече каждому обреченному.

Обнимает меня всегда, словно в самый последний раз. Кладет теплые ладони мне на плечи, дарит безвозмездно столько света, что я захлебываюсь им.

Поверь, мальчик: я бы отдала тебе все, что есть у меня и будет - только бы услышать твой искренний, самый радостный смех.
Вот только и этого недостаточно, чтобы сделать тебя счастливым.

Как жаль.
Как больно.

Приходят ко мне, хмельные от своей невыразимой боли. Протягивают руки, прося тепла и более того - понимания. Ластятся, словно слепые, уставшие, пушистые кошки.

Говорят:
- Ласточка моя, такое вот дело... Понимаешь: люблю. И, кажется, это конец.

Плачутся, так крепко сжимая мои плечи:
- Одна, снова одна! Забывают, будто и не было меня. Понимаешь, птичка?

Пьют на моей кухне кофе, седой от молока:
- Не чувствую. Счастья не чувствую. Может, его вообще не существует, а, милая?

Обжигаются лучами случайного солнца в моем окне:
- Ничего не выходит, Ласточка. А если и выходит, то кому это вообще нужно?..

Рассказывают мне свои трагедии, выбеленные в эстетике отчаяния. Ждут, замирая, моих ответных слов, как ждут приговора обреченные на смерть. Я ловлю это замершее напряжение, легким касанием рук дарю утешение. Баюкаю их тоску, пою колыбельные их грусти.

Смотрю, как расцветают улыбки, первоцветы надежды. Провожаю людей на новые сражение с миром и собственной всеединственностью. Они ничего мне не говорят на прощание: благодарно смотрят куда-то сквозь меня, прячут в карманы пойманный свет. Вдохновленные, исчезают с первыми признаками утра.

Они оставляют меня в звенящей тишине, сотканной из их надежды. Иногда оставляют немое удивление: как я, сумевшая раздарить столько тепла, не мерзну?

Иногда слышат отголоски моей боли, так старательно мною приглушаемой.

И тогда - спрашивают, но не для того, чтобы узнать ответ, - просто из вежливости:

"Как ты справляешься?.."

Милые мои, как прекрасно, что ответ вам не нужен.

Потому что я не справляюсь.

Я падаю.

Ветер такой холодный, будто летит откуда-то со стороны большой воды. Вот только в Москве нет моря: только огромные, тонкие лужи, натянутые на тротуар, как холст на раму.

Я иду, не смотря совсем под ноги: шершавость асфальта оставляет мелкие царапины на ботинках. Мой мир окружают грозовые облака, в середине которых теряется глупое солнце. С неба сыпятся блестки снега, запутываются в моих волосах, остаются на ресницах. В наушниках Б. поет про одинокую птицу. Хочется курить, вот только я не курю.

Ловлю этот нездешний ветер, жду грозы и мечтаю о море. В душу вгрызается отвратительная тоска по просоленному воздуху.

Не хватает.

надеваю наушники, быстро нахожу нужный трек, нажимаю play.

из всех окон в комнату врываются потоки воды, будто в замедленной съемке. я тону, падаю, умираю от боли и красоты. дышать становится труднее: хотелось бы плакать, но слез просто нет. все становится чужим и невероятно ярким: жизни больше нет, только какой-то странный фильм, где ты - главный герой, а сюжет сосредоточен исключительно на тебе.

просто - музыка. которая, когда больно, делает еще больнее.

и этим спасает.

парадокс.

bulletproof. i wish i was.

а что слушаете вы?

У меня болит голова.

В моем доме блистеры с анальгетиками лежат повсюду. На подоконнике, рядом с растением, что расцветает нежно-белым. На кухонном столе, прямо за фарфоровой сахарницей, разрисованной розами. Под кроватью, где всегда лежит множество тетрадей и потерянных карандашей. В ванной, в шкафу, в гитарном кофре... Все это - не отсутствие привычки хранить все вместе, не беспорядок. Лишь средство обезопасить себя: когда приходит боль - чем ближе анальгетик, тем лучше.

Несколько лет назад помогал анальгин. Потом одной таблетки стало мало. Раньше я могла выпить за один раз всю упаковку.
Теперь я медленно привыкаю к самому сильному обезболивающему, которое можно найти в аптеке. Даже оно уже помогает с трудом.

Я не знаю, сколько было визитов к врачам. Не знаю, сколько диагнозов мне ставили. Помню, что все они были разными. И ни одно лечение не помогло.

Иногда боль в буквальном смысле сводит с ума.

И я совсем не знаю,что с этим делать.

Пустой и серый двор молчит: по тему медленно растекается дождливый туман, мокрый. Он глубоко вдыхает воздух, делает его разреженным, влажным. Замки из красного кирпича впитывают воду. Слезы полуразрушенных строений выступают росой на стенах.

Этот почти забытый двор, кажется, медленно идет в пропасть. Я стою на самом краю: за мое пальто цепляются черные ветви, царапают лицо и руки неестественно-белые. Я выдыхаю горький дым случайной сигареты, он запутывается в волосах, остается привкусом крепкого кофе во рту. Я смотрю вниз: там проносятся мимо автомобили, проходят люди, а в домах зажигается неживой желтый свет.

Курю. Наблюдаю. Слушаю до безумия музыкальную печаль в своих наушниках.

Чего-то жду.

Чего?..

Мимо зеркал я всегда прохожу быстро, стараясь не смотреть в них.
Потому что хватает одного взгляда, чтобы попасться в ловушку изнанки: она безмолвно берет тебя за руки и отводит в место, которому нет названия.

Там меня окружают люди. Становятся молчаливым кругом со мной, открывают усталые души, обнажают свою непроходимую боль. Люди смотрят в небо, а потом зло прячут глаза, отворачиваются от спасения.

Девочка с кудрями в цвет пшеничных полей стоит на коленях, разрывает руками промерзлую, твердую землю. Девочка хочет похоронить себя заживо вместе со всей своей любовью, которую некому отдать.

Мальчик со шрамами на лице запрещает себе мечтать. Он раз за разом, когда мысли его и душа устремляются к самому Богу, вонзает в свое сердце раскаленные иглы. Мальчику кажется, что он не заслужил быть счастливым.

Девочка стоит на самом перекрестке ветров, раздирающих ее белые одежды. Она позволяет причинять себе боль случайными порывами, приносящими колючие снежинки. Она замерзает. Девочка считает, что заслужила превратиться в печальный айсберг.

Мальчик с музыкальными руками возводит вокруг себя стены. Он боится говорить «люблю», он боится остаться один, а потому никого не подпускает к себе. Становится таким же бетонным, как его стены.

Я смотрю на них всех.

Девочка, твои кудри напоминают о лете в самый ужасающий холод.
Но ты даже не подозреваешь, как в этом нуждается мир.

Мальчик, в твои мечты влюбляются такие, как я.
Но ты даже не допускаешь подобной мысли.

Девочка, твои ветра приносят дождь в страшную засуху и заставляют цвести все пустыни.
Но ты даже не хочешь оглянуться, чтобы увидеть это.

Мальчик, твоя музыка поет про весну так отчаянно, что на ее зов приходят такие же замерзшие, как я.
Но ты даже знаешь об этом.

Вы падаете в обреченную неизвестность.
Я падаю вместе с вами.