#3

Мы смотрим фильм. Темнота укрывает нас с головой, вбирается в каждый уголок комнаты. Маленькая комната, с видом на огни, как в песне. Мне очень нравится отчего-то. Чувствую себя почти дома.

А он берет меня за руку.
Перебирает мои пальцы, задерживается на шероховатости серебряных колец.
Теплые ладони. Ладони больше моих.
Мне болезненно не хватает воздуха от этой неожиданной нежности.
Ухожу, быстро надев пальто.
В голове смятение, потому что стало теплее. Впервые за многие годы я не чувствую холода, который всегда со мной.

В следующий раз мы снова смотрим кино у него дома.
Он целует мои плечи, ловит прерывистое дыхание и мое непонимание происходящего.
Обнимает.
Я прижимаюсь щекой к его плечу. Захлебываюсь теплом.
Снова ухожу в туманную столицу, он целует в щеку на прощание.
Я почти верю, что весна наступит.

Рыдаю от невыносимой боли по прошлому.
Он подходит молча и обнимает. Гладит по волосам. Я едва достаю ему до плеча.
Снова становится теплее.
И я чувствую себя живой.
Живой до отвратительности.

А потом мы встречаемся в Москве. На нейтральной территории, будто специально: чтобы не оставлять боль.
Он говорит долго и сбивчиво. Противоречиво.
Извиняется. Говорит, что сам не знал, зачем все это начал.
Что просто дружить он со мной не сможет.
Потом проговаривается: дело в том, что я младше.

Его, наверное, часто предавали.
Он, наверное, катастрофически боится новой боли.
Ему нужны не отношения, нет: семья.

А мне девятнадцать. И я никогда не влюблялась. Только мерзла и куталась в красный шарф.
По его мнению - мне еще надо прочувствовать все, побыть собой и с кем-то, кроме.

Я совсем не плачу при нем. Смеюсь, говорю, что понимаю.
Убеждаю в своей легкомысленности. В своей девятнадцатилетней свободной неприкаянности.

А потом ухожу в дождливую и туманную улицу.
С пониманием его правоты: не любила и даже не была влюбленной.
С нелепой и неуместной болью.

И с пониманием: весны не будет.

Холодно.