Попробую вести этот блог, для того чтобы найти себя и разобраться в себе. Что имеем...
возраст 32 года
замужем
дочь 10 лет
А еще имеем во всю разгоревшейся кризис 30-ти лет со всеми проялениями.
Всегда трудно начать...но я буду стараться, т.к. есть много о чем поговорить (прежде всего самой с собой). Возможно никто и никогда не зайдет в этот блог,но все равно буду сама себя читать тогда:). Сама оценю себя как бы со стороны. Путано???а что делать...

обновляю себя здесь, да где угодно. только если бы было так легко закрыть глаза на все. на то, на что просто устала закрывать глаза. постоянно закрываю, но что оно мне дает? офигенно-супер-замечательное состояние? нет. я просто проглатываю в себя.. ну вот. я жалуюсь. не привыкла жаловаться, не люблю этого. обычно у меня все нормально всегда и для всех, но вот что-то как-то не удалось держать маску дальше. нет нет, вроде бы ничего катастрофического. меня так же любят, я так же люблю, но почему-то обижаюсь. может это часть меня - обижаться на всякую ерунду, a может я просто настолько неуверена в себе, что боюсь, переживаю. что это все не правда, что все закончится и снова будет как раньше. так, как я уже не хочу больше.
слишком много мыслей, так у меня всегда, но я уже привыкла к себе такой.

Нрав у Бенедикта переменчивый,  это уж он  и сам знает. День на день не
приходится. То другой раз с утра такая бодрость вступит беспримерная, каждая
жилочка так  и напружится: ыых!!!  Пол-света, думаешь, сворочу. Тогда руками
работать охота. Вот под такое дело и ищешь себе занятие: рубить  али тесать,
али что по  дому ладить, топор  али жбан соорудить, может, ведро  выдолбить.
Раз так вот дюжину тесовин для крыши обстругал. Право! Вот не  дать соврать,
дюжину! Ну не дюжину, так три штуки. Все равно много. И петь охота. Громко.
     То скука плаксивая нападет. Это больше к вечеру.  Особо  по осени, а уж
зимой-то едва ли не каждый день. Но и летом бывает.
     Вот ввечеру, как солнце западать начнет, - за волнистые поля,  за синие
горы, за  дальние леса, куда никто  и не хаживал, - как тени длинные падут и
будто  тишина подступит, - вот тут  оно и случается. Сидишь это на крылечке,
покуриваешь,  с соседями  переругиваешься. Мошки в воздухе толкутся. Вот все
птицы, все лесные пужалища вроде как приумолкли.  Будто кто прошел и пальцем
погрозил. А потом снова все враз  начали, да  уже другими голосами, ночными.
Из  дубравы шорох слышится, кулдыканье, чваканье, а иной раз засвиристит или
мякает по-нехорошему.
     Соседи говорят:
     - Это русалка, язви ее.
     А другие:
     - Ну щас, прямо. Это древяница, у ей гнездо тута.
     Тут баба-дура какая-нибудь встрянет:
     - Может, это слеповран.
     Все на нее и накинутся:
     - От то-то ты и  дура!!! "Слеповран"! Слеповран без голосу, на  то он и
слеповран!
     Баба глупая опять вякнет:
     - Может, он и слепой, а голос у его трубный. Я ж слышу, чай не глухая.
     Все:
     - Он слепой-то получше твоего видит! Что ему надо, он видит! У  его вся
сила-то в когтях! А не голос!
     Хозяин - бабы этой муж - замечание ей делает:
     -  Ладно,  баба,  поговорила, -  и  иди  себе. Вари чего-нибудь.  Много
рассуждать стала.
     Вроде бы все  как всегда: беседуют, мысли  сообщают, сумнения в природе
выражают. А Бенедикту вдруг так-то тошнехонько  станет! Будто вот тут вот, в
середке, изжога припечет,  а вокруг того печева, кольцом, - холод какой. И в
спине тоже вроде неудовольствие. И за ушами тягучка. И слюна горчит.
     Другой раз кому пожалуешься, а тебе и скажут:
     - Это тебе кысь в спину смотрит.
     Нет.  Вряд ли. Непохоже.  Это внутрях чего-то уклоняется, а может,  как
Никита Иваныч говорит, это ФЕЛОСОФИЯ.
     Смотришь  на  людей,  - на мужиков,  на баб,  -  словно впервые видишь,
словно ты  другой породы, али только что из  лесу вышел, али наоборот  в лес
вошел. И  все тебе в диковинку, в скучную диковинку.  Вот, думаешь, баба: ну
зачем она, баба? Щеки, живот, глазами мыргает, говорит себе чего-то. Головой
вертит, губами шлепает, а внутри у ей что?  Темнота мясная, кости скрипучие,
кишки колечком, а больше  и нет ничего. Смеется, пужается, брови хмурит, - а
есть ли  у ей  и  вправду чувства  какие? Мысли? А ну  как она  притворяется
бабой, а сама оборотень болотный? Вроде тех, что по кустам гукают, в  старой
листве шуршат,  скрипят  ветвями,  а  себя  не покажут? А вот  ежели встать,
подойти да проверить: пальцы рогулькой  расставить да ей в глаза-то тыкнуть?
Что будет? Вяк! - и упадет, верно?
     Ну,  ясно,  крику не  оберешься,  мужики тебе  по  шеям  накладают,  не
посмотрят, что  ты  государственный  писец, казенный голубчик,  - разворотят
тебе мордовасию; а ежели какой малый мурза дознание учинит, - клясться будут
и  божиться,  что  это  так  и было, что синяя харя -  это  у  тебя  обычное
Последствие, что и у родителев твоих такое же рыло неудобосмотримое на морде
висело, и у бабушки.
     Вот и сегодня, к  вечеру, в  аккурат  на самом рабочем месте, невесть с
какой причины у  Бенедикта  внутрях  ФЕЛОСОФИЯ  засвербила. Мутно-мутно, как
тень  под водой, стало  что-то  в сердце поворачиваться,  томить и звать,  а
куды? - и не скажешь. В спине как озноб  какой, и на слезу потянуло. И то ли
злоба разжигает, то ли летать хочется. Или жениться.
     Колобок из головы  нейдет,  страшная  такая  история. Как  он все  пел,
пел...  Все катился,  катился...  На сметане мешен, на окошке  стужен... Вот
тебе и стужен.
     Варвара Лукинишна тоже с разговорами с этими со своими неясными. "Конь"
ей знать  надо. Беспокойная какая.  Мало  ли что Федор Кузьмич, слава ему, в
стихах  выразит. На  то и стихи, чтоб ни бельмесу не понимать. А  что  Федор
Кузьмич,  слава ему, на голоса  разговаривает, так это что ж...  Это,  поди,
всякий  так.  Вон  Бенедикт:   с  утра  из  дому  по  солнышку  шел,  снегом
поскрипывал, мысли всякие хорошие в голове вертел, и все ему было нипочем. А
нынче, на ночь глядя, весь он словно другой: слабый, и боязливый, и  темь за
окошком такая,  что  на улицу  выйти, - как в валенок головой,  - а  надо. И
Оленьки нет, а без нее в избе еще тошнее.
     Ударили в колотушку: кончай работу.
     Голубчики  с  мест  повскакали,  письменные  палочки  побросали, слюной
свечки тушат, спешат, зипуны натягивают, в дверях толкаются. Шакал Демьяныч,
малый  мурза,  столы  обходит,  готовые  свитки  в  короб  собирает,  пустые
чернильницы  в  туеса  запихивает,  письменные  палочки  ветошкой  обтирает.
Ворчит, что ржави много изводим, что палочек не напасесси, дак  на  то он  и
мурза, чтобы  зудеть, людей язвить, а дана ему такая власть над нами, потому
как он  есть Ветеран Ледового Побоища. А что за Побоище, и в какие годы и  с
кем  Шакал Демьяныч  побивался, и  много ли  голубчиков уложил  палицей  али
клюкой, - про то не знаем, да и знать не хотим, да и скажут, - не запомним.
     Вот и кончен день,  и погас,  и  отгорел,  и  пала ночь  на городок,  и
Оленька-душа  растворилась где-то в кривых улочках, в снежных просторах, как
придуманная; и  съеден мимолетный друг-колобок, и теперь Бенедикту поспешать
домой,  добираться  по  пригоркам,   по  сугробам,  спотыкаясь  и  падая,  и
зачерпывая  снег рукавом, и нашаривая тропинку посреди зимы,  и разводя зиму
руками.
     Зима,  -  ведь  это что?  Это  как?  Это - вошел  ты  в  избу с мороза,
валенками топая, чтоб сбить  снег, обтряхиваешь и зипун,  и задубелую шапку,
бьешь ее с размаху об  косяк; повернув голову, прислушиваешься всей щекой  к
печному  теплу, к слабым  токам из  горницы: не погасло ли? - не дай  Бог; -
рассупонившись, слабеешь в тепле, будто благодаришь кого;  и торопливо вздув
огонь,  подкормив  его сухой, старой ржавью,  щепками, полешками, тянешь  из
вороха тряпиц еще теплый горшок с мышиными щами. Пошарив в потайном укрытии,
за печью, достаешь сверток с  ложицей  и  вилицей, и опять будто благодарен:
все цело, не поперли, вора, знать, не было, а коли и был, дак не нашел.
     И  похлебав  привычного,  негустого  супу,  сплюнув  в  кулак  коготки,
задумаешься, глядя в слабый, синеватый огонек свечки, слушая, как шуршит под
полом, как трещит в печи, как воет, подступает, жалуется за  окном, просится
в  дом что-то белое, тяжелое, холодное, незримое; и представится  тебе вдруг
твоя изба далекой и малой, словно с дерева смотришь, и весь городок издалека
представится,  как оброненный в сугроб, и безлюдные поля вокруг, где  метель
ходит   белыми  столбами,   как  тот,  кого  волокут   под  руки,  а  голова
запрокинулась;   и    северные   леса   представятся,   пустынные,   темные,
непроходимые, и  качаются ветки северных  деревьев,  и качается на ветках, -
вверх-вниз, - незримая кысь, - перебирает лапами, вытягивает шею,  прижимает
невидимые уши к плоской невидимой голове, и плачет, голодная, и тянется, вся
тянется к жилью,  к теплой  крови,  постукивающей в человечьей шее:  кы-ысь!
кы-ысь!
     И  тревога  холодком,  маленькой  лапкой  тронет сердце, и  вздрогнешь,
передернешься, глянешь вокруг зорко, словно ты сам себе чужой: что это?  Кто
я?
     Кто я?!..
     Фу ты...  Это же я.  Словно на минуточку  себя выпустил из рук, чуть не
уронил,  еле успел подхватить... Фу... Вот что она делает, кысь-то, вот  что
она уже издалека с тобой делает, вот как она вынюхивает, чует, нашаривает, -
через дальнюю даль, сквозь снежную бурю, сквозь толстые бревенчатые стены, а
случись она рядом?..
     Нет,  нет, нельзя, ну  ее,  не  думать о  ней,  гнать,  не думать,  вот
засмеяться  надо  или  сплясать,  -  вприсядку  пуститься,  как  на  Майский
Выходной, песню дробную, громкую запеть!
     Ай  ду-ду, ду-ду, ду-ду! Да разлюлюлечки ду-ду! Да трилялюшечки мои! Да
тритатушечки мои!!!..
     Вот так...  Вроде легче... Искусство возвышает, -  учит Федор  Кузьмич,
слава ему. Но искусство для искусства -  это нехорошо, - учит Федор Кузьмич,
слава ему. Искусство должно быть тесно связано с жизнью.  "Жизнь моя! Иль ты
приснилась мне?" - может быть... Не знаю.
     Да  и что мы  про  жизнь знаем?  Ежели  подумать?  Кто  ей  велел быть,
жизни-то?  Отчего солнце  по  небу  катится, отчего мышь  шебуршит,  деревья
кверху  тянутся,  русалка  в  реке  плещет, ветер  цветами  пахнет,  человек
человека палкой  по  голове бьет? Отчего другой раз и бить  неохота, а тянет
словно  уйти куда,  летом, без дорог, без путей, туда, на восход солнца, где
травы светлые  по плечи, где синие реки  играют,  а над реками  мухи золотые
толкутся,  неведомы деревья ветви  до воды свесили, а  на тех ветвях, слышь,
белым-белая Княжья Птица - Паулин. А  глаза у той Птицы Паулин в пол-лица, а
рот человечий,  красный. А красоты  она таковой, Княжья Птица-то, что нет ей
от  самой  себя  покою: тулово  белым  резным пером укрыто, а хвост на  семь
аршин,  как сеть плетеная висит, как марь кружевная. Птица Паулин голову все
повертывает, саму себя все осматривает, и  всю  себя, ненаглядную, целует. И
никому из людей от той белой птицы отродясь никакого вреда не бывало, нет  и
не будет. Аминь.

Leisure  W.H.Davies

What is this life if, full of care,
We have no time to stand and stare!

No time to stand beneath the boughs,
And Stare as long as sheep and cows.

No time to see, when woods we pass,
Where squirrels hide their nuts in grass.

No time to see, in broad daylight,
Streams full of stars, like skies at night.

No time to turn at Beauty's glance,
And watch her feet, how they can dance.

No time to wait till her mouth can
Enrich that smile her eyes began.

A poor life this is if, full of care,
We have no time to stand and stare.

Свободное время   (Мой перевод)

Вся жизнь полна хлопот, от них, увы, не деться,
Нет времени вдруг встать и просто осмотреться!

Нет времени стоять под кронами дерев
И долго наблюдать, как скот, что полнит хлев;

Когда идем сквозь лес, нет времени взглянуть,
На белку, что в траве все прячет что-нибудь;

Свой взгляд в разгаре дня не можем мы бросать
На полный звезд ручей, как ночью небеса;

Нет времени следить за танцем стройных ног
Богини-Красоты, что бросит нас в восторг;

Нет времени и ждать улыбки на устах,
И видеть, как она в глазах берёт свой старт...

Несчастна наша жизнь - нам от забот не деться
Нет времени вдруг встать и просто осмотреться!

сколько можно жить без мужчины? мне некому поплакаться в жилетку, меня никто не пожалеет. как же это тяжело, снова и снова рыдать в подушку.  сколько я одна? не помню, и не хочу помнить, это слишком долго. я настолько плоха? может быть... стоит только заинтересоваться кем то, как тут же всё идет наперекосяк. почему я готова душу ыложить взамен, а меня даже не замечают. просто посмотри, заговори... меня скоро увезут в клинику, в палату для самых тихих, сил больше нет так существовать. что надо сделать? что? кому? я на многое уже согласна, лищь бы убежать лот своего одиночества... на утро я получу лишь головную боль от выпитого алкоголя, опухшие от слёз глаза и мерскую тоску на душе от такой паскудной жизни

я больше не хочу играть
н е х о ч у . . . .. . .

но я играю и мне не остановиться. .
ты здесь? тебя так давно не было, что я уже поверила, что ты моя выдумка

Давненько не было записей.

за окном - дикие взрывы. Или у меня в голове.
Спи, пока снег идет...
Мне сказали, что сегодня я - мизантроп. Но их это порадовало. Люди не против, если это выглядит забавно и злишься не на них.
Над рекой - горький лед.
И еще: сегодня едва ли опять не ссоримся с K. Мы же как-бы-лучшие-друзья(это так называется).
я не в курсе, на что он обиделся. я не могу почувствовать этого.
И я морщусь:
- Да не говнись ты. Как будто, блин, я сказала что-то обидное.
- Угу.

Да - и с бывшим одноклассником, тем самым, как-то плотно начали общаться. Слишком. Это странно. он стал открытей и доверчивей. и чуть-чуть - ласковей и мягче.
Меня сегодня любят.
Со мной сегодня, наверное, - весело?
Мне хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать их пронзительных радостных криков, таких оглушающих, и чтобы в голове звучала только I'm never gonna sleep tonight.
Я же не одинок.
Я - обычная.
Все проще, чем кажется.
Я чувствую себя простой и быстро решаемой.
нужно поспать.
Джо, я сегодня опять спала на лекции.
ничего выдающегося.

Мне сказали, что я так изменилась. Наверное, это они из-за цвета глаз.

"Летняя пора так прекрасна! Это солнышко, это щебетание птичек, эта зеленая поляна, усыпанная прекрасными цветами, этот воздух..его запах..просто блаженство. А там за кустами жасмина течет чистая речка, и берег песчаный. Я хочу искупаться в ней. Очень. Должно быть вода теплая и приятная, поэтому я иду, сорвав по дороге маленький цветочек жасмина У него чарующий запах, мне хочется насладиться им вдоволь. А потом полежать на траве, посушиться и погреться на солнышке.. а может быть даже задремать под шум теплого ветерка и щебета птиц.."



"За воротами кладбища оказалось еще холоднее, поэтому я вернулась. Кто меня тронет здесь? Даже не знаю. Иду наугад выбирая плиту, где похоронен добрый хороший человек. Он точно не обидит меня. Снова желудок заболел. Голод. Я не ела уже пять дней. Просто нечего. У нас дома ничего нет. Наш дом пустует. Там никто не живет. Мама умерла от запущенного туберкулеза. А отца у меня не было с рождения. О больничном лечении мы даже не думали. У нас ведь нет денег и еще мама боялась связываться с людьми.. у нее была фобия, которая передалась и мне. Я тоже думаю что все злые и жадные. Никто ни за что не помог бы нам. И поэтому я плакала каждый вечер, заперевшись в ванной. Мы наверно с ней были такие жалкие, что нас обходили стороной. Когда мама умерла я не знала что делать. Я позвала соседей, а сама убежала в подвал и плакала до утра. Маму уже наверно похоронили, но я даже не знаю где и как. После подвала я пришла сюда. Не хочу возвращаться домой. Я боюсь. Хотя сейчас мне тоже страшно. Но какой то подсознательный голос направил меня сюда. Почему то мне хочется пойти по главной аллее. Но там так же темно как и везде. Даже луна не может освещать мне дорогу, потому что  ее закрыли тучи.Может быть будет дождь? Нужно найти плиту под навесом. Я слышу гуканье сов. Они наверно специально издают такие пугающие звуки. Но мне не так страшно. на самом деле было и похуже.
Так необычно. Я даже ничего не взяла с собой из вещей. И документы тоже оставила. Может меня будут искать? Но кто? кроме мамы у меня никого никогда не было. Целыми днями я проводила дома рисуя девушек акварельными красками. Они мне очень нравились. Сами девушки. Я хочу быть как они. С такими изящными чертами лица,которые я им придумывала, нежным взором, золотистыми волосами.. но мне уже никогда не стать такой. Нужны деньги и природная красота черт. ни того не другого у меня нет. Что у меня вообще есть по сути? Ничего. Только то, что давно лежало в кармане куртки - обертка от конфеты, порванный браслет и желтая скрепка. Не знаю откуда она там..
  Я иду. Иду не спеша, не оглядываясь, и пытаюсь понять куда мне нужно идти. Кажется налево, я это чувствую. А теперь направо, прямо и...вот.. передо мной силуэт могильного памятника. Здесь должен лежать добрый человек..я сяду на плиту, ведь ничего не будет? А если дотронуться рукой до надписи..может она рельефная и я могу нащупать формы букв и прочитать. Интересно как зовут этого человека. Наверно Константин..хотя мне кажется что человек с таким именем не может быть хорошим. Стой, а вдруг я ошиблась..вдруг он злится на меня сейчас..
Я резко встала и отпрянула. "Нет..зачем ..зачем я так..вдруг он обидится?"
Меня охватила паника. Я не знаю что делать. Нужно куда-то бежать! Но куда? Раньше у меня часто возникало такое желание - убежать. Я так же  не знала куда и сдерживала свой порыв. Но сейчас впервые  побежала куда глаза глядят. Наверно я похожа на психа и теперь все они меня возненавидят если уже этого не сделали. Так всегда - меня ненавидят там куда  прихожу, совсем не думая с кем то ругаться. Просто поймите меня..нет.. Как патологическая трусиха, я выбежала за ворота и решила пойти домой. Ничего в кладбище страшного нет. Даже темнота и совы - просто ерунда. страшнее всего - это люди, находящиеся там, пускай даже и мертвые. Хотя я, если бы была такими же как они,и лежала там, среди них, никогда бы не тронула такую как я  и объяснила всем, что эта девочка совсем не желает вам зла и не хочет вас обидеть.
Жаль..я перестала бежать, а тучи все нависают над землей, закрывая звезды.. А мне так хочется увидеть хоть одну, и особенно ту, которую я сделала своим другом - ту ярко-желтую звезду, рядом с которой светится маленькая красненькая. Это так интересно. Я так и не поняла что это  - спутник, или такая же звезда, только находящаяся намного дальше.. Я давно ее не видела и так скучаю по ней.. может быть она показала бы мне дорогу к моему папе..Мама говорила, что он погиб на войне, но меня пробирают сомнения..Мне кажется он просто бросил нас из-за того, что нас не любят. А если он с нами, то значит его перестанут любить тоже. Но не хочу в это верить.. Вдруг это лишь моя фантазия и он на самом деле умер, а я тут предательски думаю о нем плохо.. что я за человек.."


"..Ты поешь об отношениях, о любви, о разлуке, о предательстве, о грусти, о счастье и радости, о жизни и смерти.."

"..Ты любишь это, не правда ли?.."

Смерть... Она тихо следует за нами повсюду с самого рождения.
Если знать как, то её можно заметить ещё в роддоме:вот она стоит и вглядывается в лица спящих младенцев - запоминает своих будущих подопечных... Но вот, что-то почувствовав, один из грудничков, недоношенный и слабенький. открывает глазки. Он ещё способен видеть смерть, знать о её присутствии, впрочем вырасти и потерять эту способность он уже не сможет - тежёлое и всепоглощающее дыханье склонившейся над кроваткой фигуры омыло его лицо и проникнуло в лёгкие, малыш ничего не успел почувствовать...

А вот детская площадка - два мальчугана лет пяти с радостным смехом качаются на качелях-маятниках, а рядом вьётся третий, ждущий своей очереди. В руках он держит бумажную птичку, подаренную папой; а за спиной его, чуть поотдаль стоит та, что и этих малышей разглядывала спящими... Она и сейчас пришла не просто так - ещё одному человечку было суждено покинуть этот свет. Но дети ни о чём не подозревали, для них это был просто хороший день. Те двое раскачивались всё выше, а мальчик с птичкой с завистью смотрел на своих товарищей, руки его ослабили хватку, и бумажная игрушка. захваченная воздухом полетела под качели. Смерть не заставила себя ждать - ребёнок, как будто кем-то подтолкнутый, побежал за папиным подарком, качель одного из мальчиков с большим размахом полетела на обречённого... Стоит ли говорить, что случилось после?

Тот же  двор спустя десять лет - ночь, на качелях пьют пиво подростки, где то рядом ощущается знакомое присутствие. Вот появляется ещё один паренёк - он просто идёт своей дорогой. Но подвыпившую компанию это мало волнует - им хочется развлечься, и они подзывают к себе замеченного одиночку. Новичок явно не их круга общения, за что сразу подвергается нападкам и тычкам, он боится пьяную толпу. А той уже мало простых разговоров - зачесались кулаки. Мальчик не убежал... На утро в кустах нашли исколеченный труп...

Магазин, по нему снуют люди, их движения записывает бесстрастный объектив камеры. Но одну фигуру он всё-же не видит... Что же на этот раз? Сухонького старичка схватит сердечный приступ? Может быть, тот трясущийся алкоголик выпил не того спирта? Нет... Где-то под прилавком досчитывает последние секунды электронный таймер.
Взрыв.
Почти всех из тех людей не смогли спасти, и только один, заметив странную дымку в дверном проёме, выглянул на улицу... Его время ещё не пришло, пусть и без одной ноги, но он будет жить...

Где-то в море плыл круизный лайнер, светившийся огнями по причине позднего времени. Где-то на нижней палубе стоит, покачиваясь, напившийся с горя мужчина - его любовь ушла к другому. Он чувствует рвотный позыв - всё-таки не надо было так мешать напитки, он подошёл к краю палубы и перегнувшись через перила, опорожнил желудок. Как оказалось, перегнулся он черезчур сильно - вернуться в исходное положение не получалось, он в панике сжимает перила, но руки плохо слушает, да ещё и этот еле заметный толчок в спину... Пропажу пассажира заметили только утром...

А вот обычная квартира, в ней на кровати лежит старик, измученный болезнями. С минуты на минуту должна прийти его дочка и принести обезбаливающее,  чтобы хоть чуть-чуть притупить страдания отца. Но её всё нет... Наконец, подслеповатые глаза болезного видят чей-то силуэт, его тонкие губы растягиваются в улыбке, он зовёт дочь по имени, но это не она... Женщина, отстоявшая длинную очередь, вернувшись домой найдёт уже пустую телесную рболочку...

А Смерть идёт дальше - у неё ещё много дел...