Смутное время

Сейчас многие жалуются на тяжелую жизнь. Кто-то действительно ищет выход из сложной жизненной ситуации. Кто-то ждет, сложа руки, неизвестно чего. Ему кажется, что кому-то вот «повезло», у него (далее идет перечисление того, что дано другому человеку для счастливой жизни – внешность, благосостояние, любовь родителей и т.д. по списку). А вот, мол, у меня для счастливой жизни не хватает ( свой список). И вот если бы у меня было то, что у того человека, то я бы (список подвигов). Такой взгляд является односторонним. К человеку, которому досталось по наследству богатство материальное, могло нежданно прийти несчастье в виде потери кого-то близкого. Или его лишили родительской любви. Тот, кто вырос у любящих родителей – перебивается с хлеба на воду, зарабатывая на жизнь тяжелым трудом. Тот, у кого здоровые, крепкие дети – не построил карьеру. Знаменитый певец несчастен в личной жизни. И так далее. Внешнюю сторону видят все, внутрь заглядывать мало кто хочет, чтобы увидеть, как досталось то - что досталось этому человеку, какую цену он заплатил. Да, цену. Потому что бесплатно дается только то, что не ценно. Только платишь чаще всего не деньгами.
Так за какие заслуги «дается» то, чему могут завидовать другие? Падает с неба просто так? Или, чтобы решить проблему, нужно дождаться, пока кто-то придет и сделает это? Да, бывает и так, что помощь приходит со стороны. Только она тоже не вдруг появляется. Мне пришла в голову мысль, возможно, они не нова, просто подумалось: Человек должен сделать рывок в сторону выхода. Возможно последний, отчаянный рывок, когда ему кажется, что уже ничто не способно помочь. И тогда, как награда за смелость - приходит помощь. В каком угодно виде, но происходит то, что помогает человеку встать и пойти дальше.
Можно годами сидеть и ничего не менять в своей жизни, продолжая существовать по привычке. И жаловаться на скучную, серую жизнь, которую на самом деле ты сделал такой сам. А можно, для разнообразия, встать и сделать этот рывок. Ты можешь надорваться, можешь потратить силы, и вдруг почувствовать, что теперь ты живешь. А силы, для чего они нужны, если их просто копить, без всякой цели?
Не обязательно искать, кого бы спасти из пожара. Достаточно сделать над собой усилие, и сегодня не сказать резкое, грубое слово. И завтра не сказать. И послезавтра. Или посмотреть на то, какие отношения ты построил с другими людьми, разобраться, почему тебя «не любят». Понять в чем причина, и попытаться сделать то, чего ты никогда не делал: Сделать шаг навстречу, преодолев самого себя. Или сказать правду о своих чувствах и навсегда разорвать зависимость, мучившую и тебя и другого человека многие годы. Дать новое направление вашим отношениям. Сбросить маску. Почувствовать боль и одновременно надежду что-то изменить к лучшему.
Ты можешь ошибиться в своем первом шаге. Получить горечь от своего первого опыта на новом пути. Но ты почувствуешь, что пошел. Ты задумаешься над новым опытом, который обязательно даст тебе пищу для размышлений. И сделав второй шаг, не испугавшись новой неудачи, ты поймешь, что стал чуточку мудрее и смелее. И тебе уже легче шагать. Тогда твоя смелость обязательно даст первую, хоть небольшую, но победу. Над собой.

http://rachelvanoven.com/index2.php

"В современной культуре считается, что, когда у тебя возникают проблемы, надо идти к терапевту и обучаться в его лаборатории, пока ты не научишься, как обращаться с самим собой или с кем-то еще, кто причиняет тебе боль. К сожалению, мало внимания уделяется такому способу изменения жизни, который мыслители прошлого называли “размышлением”. Возможно, это происходит из-за того, что размышления, разум, интеллект в последнее время ассоциируются с ограниченностью логики и одномерностью рациональных процессов. Но на самом деле философы прошлого под “размышлением” часто понимали встречу со своим “Я”. В своей книге “Новое Я: человек и творческое общество” Джон Гарднер говорит о процессе обновления самого себя как о сущности развития. Он исследует этот мотив в жизни тех людей, которые продолжали расти всю свою жизнь, и тех, кто постепенно терял свежесть и умирал, — чтобы на этом мы могли кое-чему научиться. Последнюю категорию людей он сравнивает с золотоискателями, отказавшимися продолжать разработку золотой жилы — золотой жилы роста, изменения и обучения.
Мне грустно глядеть на множество творческих и изобретательных людей, которые увядают, как только начинают поклоняться какой-нибудь школе, идее, направлению. Как писал Шервуд Андерсон в книге “Вайнсбург, штат Огайо”: “Любая истина, которой поклоняются, превращает человека в карикатуру”.
Один из многих способов умереть — стать наркоманом, зависимым от психотерапии, от ее межличностных отношений (будь то терапия индивидуальная или семейная). Тогда процесс исследования жизни заменяет саму жизнь. В сущности, такой наркоман сидит и созерцает свой пупок; он все меньше способен встречаться с новым, в том числе и со своими творческими возможностями. Некоторые пациенты, побывавшие у других терапевтов или где-то еще, приходят ко мне и смотрят на меня как на очередного гуру. Я предлагаю им, вместо того чтобы тратить силы на познание меня, дней на сорок поселиться в изоляции от мира и попытаться найти себя. И на это время отказаться от телевизора, радио, книг, друзей, гостей, от новостей и информации — от всего, что распыляет внимание. Просто пожить во взаимоотношениях с самим собой, сделав их фокусом своей медитации, осознавая сопутствующие телесные ощущения, размышляя о них. Простой факт ухода из обычного мира с его мозаичными переплетениями множества взаимоотношений часто дает ощущение покоя, тишины и новые силы. Одна пациентка рассказывала, как в таком уединении она впервые поняла, что ей не нужны ее приятель, мать и психотерапевт! Очень часто непродуктивные взаимоотношения появляются в результате отказа от самого себя и соединения с кем-то другим, соединения, похожего на тесный союз двоих шестнадцатилетних, желающих превратиться таким образом в одного тридцатидвухлетнего человека. Люди не понимают, что, когда они кого-то используют, чтобы стать сильнее, другой тоже использует их. Так возникает взаимная ложь: “Позволь мне стать центром твоей жизни, а за это ты будешь самым главным в моей жизни”. На самом же деле главный человек в моей жизни — только я сам, никто другой, хотя я могу создать себе иллюзию, в центре которой будет находиться кто-то еще, и смогу даже поверить в нее. Только я сам помещаюсь внутри моей кожи и, хотя бы и решил отдать жизнь кому-то еще на время или даже навсегда, это не делает другого более важным в действительности — лишь в фантазии".

Карл Витакер "Полуночные размышления семейного терапевта"

Проблема нарушения личностных границ одна из самых распространенных, в том числе и среди тех, кто как к последнему убежищу, обращается к нашему сайту. Поэтому я снова размещу здесь материал из книги Ирины Млодик "Метаморфозы родительской любви, или Как воспитывать, но не калечить"

"Мы, как этнос, как нация, выросли в государстве огромном, почти безграничном. Ни конца, ни края... При этом на протяжении всей истории государство расширялось за счет захвата территорий, насильственного или полудобровольного. Причем государство было почти убеждено, что соседние территории будут счастливы, потому что Россия даст им экономическую заботу, защиту, опеку, а также идеологию, политику, ценности, разумеется, самые лучшие, самые разумные, приводящие к немедленному счастью присоединившихся.
Закономерно, что все это отразилось на российском характере, на родительских моделях, человеческих отношениях и создало так называемый русский характер, русскую душу. Конечно, мы, наделенные русской душой, можем многим гордиться, уважая и радуясь доставшемуся наследству, но некоторые особенности нашей ментальности и культуры создают очевидные психологические трудности. Иногда они сильно мешают в жизни, временами приводят к трагедии, катастрофе, беде.
Одна из этих особенностей (наряду с инверсиями) — отсутствие личностных границ.
Являясь в прошлом продуктом коллективистской культуры, в которой все было одновременно общее и ничье, а государство считало собственность, индивидуальность, — буржуазным, порочным и опасным, мы не имели права иметь что-то свое: имущество, накопления, позицию, мысли, представления. Все должны были разделять некую общую точку зрения, «смотреть в одну сторону», «колебаться только вместе с линией партии».
Через семьдесят с небольшим лет мы пожинаем плоды такой общности, размытости. Общее — значит, ничье, значит, никто персонально не отвечает. Поскольку часто в случае реальных катастроф и происшествий сначала искали виновного и только потом начинали исправлять ситуацию, то прежде всего преуспели в том, как перекладывать ответственность и искать виноватых. А также в том, как наделять ответственностью, не наделяя властью и полномочиями. Ответственный часто не обладал никакой, даже минимальной властью, не мог принимать решения и потому не мог отвечать за то, что делает, мог только одно — избегать обвинений, перекладывая вину на других. Неудивительно, что в нашей стране часто никто не знает, кто и за что должен отвечать, где чья ответственность и в чем она состоит.
Какое это все имеет отношение к детско-родительским отношениям? Непосредственное. Классический, уже не раз приводимый мной пример.
Маленький ребенок морозным днем гуляет со своей мамой. Ему все интересно, он лезет везде, не стоять же ему на морозе по стойке «смирно». В какой-то момент он лезет на горку, поскальзывается, падает, ушибается, плачет. Напуганная и раздраженная мама подбегает к нему и начинает отчитывать, ругаться, кричать: «Я же тебе говорила — не лезь, зачем ты полез? Сколько раз тебе говорить, не лезь на эту горку! Не послушался, вот тебе!»
Произошло событие, в котором ребенок и так пострадал, он нуждается в утешении и успокоении. Но что он получает, попав в беду? Обвинения, агрессию, перенос ответственности на него — и никакой психологической взрослой поддержки или участия, помогающих пережить эту небольшую катастрофу. Мама, к сожалению, и по жизни не учит его тому, как осуществлять свои желания, справляясь при этом с возможными препятствиями. Ей проще запретить и отругать в случае нарушения запрета, чем разрешить и помочь, если нужно. Например, в этом случае, видя его намерения, она могла сказать: «Если захочешь полезть на эту горку, позови меня, чтобы я помогла тебе или подстраховала, а то там скользко, ты можешь упасть».
Ответственность матери состояла в том, чтобы справиться с собственным страхом или переживанием, если оно возникло, и прежде всего помочь ребенку преодолеть стресс, а потом уже обсуждать, как поступать с этой горкой в следующий раз. И уж если мама установила запрет, она должна сама следить за тем, чтобы он был выполнен. И ответственность за это брать на себя.
Но к сожалению, такая мама, не обладая достаточным авторитетом или не умея грамотно запретить, переносит всю ответственность на «непослушного» ребенка, обвиняя и наказывая его.
Часто родительских запретов так много, они такие вездесущие и неадекватные, что ребенок начинает сопротивляться такому удушающему положению дел, когда просто нет возможностей для роста, движения, нет места подлинным желаниям. Иногда дети смиряются со всеми запретами, но тогда родителю впоследствии придется иметь дело с пассивно-депрессивной или зависимой личностью.
Многим российским родителям проще запрещать, чтобы не тревожиться, не беспокоиться, не сталкиваться с последствиями, не напрягаться. Все потому, что они устали справляться со своей ответственностью. Когда ощущаешь ответственность за всю страну, за то, что подумают соседи, отругает или нет свекровь за синяк у ребенка, за то, как дела у подруги, то не до того, чтобы отвечать еще и за собственные чувства, переживания, страхи. К тому же за других отвечать всегда немного легче — все прекрасно видно со стороны. И еще, хорошие люди всегда «болеют душой» за другого и лучше его знают, как ему правильнее и счастливее жить. Отвечать за свои чувства и за то, чтобы грамотно выполнить свою социальную роль, так трудно, так скучно, так неочевидно...
Тема ответственности, на мой взгляд, напрямую связана с темой личностных границ. Нам трудно понять, за что именно мы отвечаем, когда у нас отсутствует представление о границах, когда трудно отделить «я» от «не я», «мое дело» от «не моего дела». Беда, на мой взгляд, в том, что с детских лет нас приучали отвечать перед «кем-то». Хотя ответственность — это собственный ответ на ситуацию: мы отвечаем не «перед кем-то», а «за» или «на». За наши чувства, решения, действия, поступки, модели. За то, с чем приходится сталкиваться или встречаться.
Чем больше у нас власти, полномочий, тем больше возможностей для выбора и ответа. Ребенок только учится ответственности, постепенно приобретая все больше возможностей распоряжаться своей жизнью и своими выборами. А вот у родителей ответственности значительно больше, потому что у них есть родительская власть и способность к ответу («respons-ability»). Ругая ребенка, мы не приучим его к ответственности, мы научим его только избегать ее, стремиться не быть виноватым. Подлинная ответственность формируется при наличии здорового «я» и здоровых границ, это «я» защищающих. При ощущении собственной ценности, самоуважения и, как следствие, готовности уважать границы и личность другого человека.
В вашу комнату могут войти без стука — «какие у тебя могут быть секреты от собственной семьи?». Вы годами спите в одной постели с другими людьми: родителями, сестрами, братьями, отчимами, бабушкой. У вас нет личных вещей, игрушек, места в доме. До вашего тела может дотронутся любой и с любыми намерениями. Ваш родитель может выпотрошить вашу сумку или ящик стола в поисках воображаемого «криминала». Ваш дневник может прочитать любой родственник, еще потом вам же и достанется за то, о чем вы писали исключительно для себя.
Ваш родитель считает, что просто обязан знать каждый ваш шаг, мысль или намерение, иначе он «будет беспокоиться», вне зависимости от того, сколько лет вам исполнилось. Ваши чувства, желания, поступки в любой момент могут раскритиковать, обсудить с соседями или друзьями. Вас могут высмеять или застыдить за любые естественные проявления себя.
Если вы понадобитесь кому-то из близких людей, то должны немедленно оказаться к их услугам. Любой, кто наглее и агрессивнее, может претендовать на ваши деньги, время, участие, жилье, ваши уши, участливое внимание. Почти каждый считает своим долгом считать ваши деньги, обсуждать вашу собственность и предполагать, а то и решать, как вам ими распоряжаться.
Все вышеперечисленное так знакомо и традиционно, что часто бывает невероятно трудно донести до родителей, что, несмотря на подавляющую повсеместность такого рода нарушений границ, они не являются нормой, поскольку приводят к сложным психологическим последствиям разной степени тяжести.
Как грустно и несправедливо, что эти нарушения происходят не из-за какого-то ужасного насилия: войн, катастроф, нападений, а от жизни в семье, с людьми, которые вроде бы от всей души желают нам счастья.
Самые близкие люди, к сожалению, оказываются наиболее используемы, и их границы вскрываются по странному объяснению — «мы же семья». Как будто близость и родство — это не повод к уважению и намерению особенно беречь друг друга, а повод для того, чтобы использовать в семейных или личных целях.
Даже уже выросшим детям трудно отважиться противостоять всей системе или самым близким людям именно потому, что они так важны и дороги. И не парадокс ли, что близость и родство — это повод не иметь ничего личного, не беречь себя самого, не защищать себя от посягательств, пытаясь сохранить свое пространство, позицию, деньги, чувства, образ жизни. И самые близкие люди, облеченные властью и ответственностью, должны научить осознавать, ценить и беречь себя. Вместо этого они дают много разных посланий о том, что другой всегда важнее, ценнее, значимее. И им трудно увидеть, что в результате происходит отнюдь не обучение человеколюбию и доброте, а создание неадаптивной для жизни манипулятивной мазохистско-невротичной конструкции.
Каждому человеку важно знать, кто он такой, чего он хочет, каковы его возможности и ограничения; он должен взвесить, совершить выбор, принять решение, потом вступить в контакт с миром по удовлетворению своей потребности и быть довольным от того, что он сделал и получил именно то, что хотел. Вместо этого многие из нас идут по значительно более сложному и невротичному пути: я — хороший и добрый, поэтому не должен ничего хотеть для себя, я должен хотеть только для другого. Для этого я должен каким-то шестым чувством понять, в чем же он нуждается, и дать ему это.
Я могу позаботиться только о другом, например, решить, что ему нужен шкаф, и купить ему шкаф. Он будет мне премного благодарен (а если не благодарен, то кто он после этого?), и тогда позаботится о ком-то еще, а тот о ком-то еще... И так через шестые руки и ко мне придет чья-то забота. И все будут хорошими и добрыми, а не эгоистами, думающими только о своих потребностях и нуждах.
Наконец, кто-то позаботится и обо мне (я этого подсознательно ждал, даже если не признавался сам себе) и решит покрасить мне стены или купить, например, коньки, убедив меня, что мне давно требуется ремонт в квартире или стоит больше двигаться, тем более зимой. Буду ли я знать тогда, чего же на самом деле хотел я сам? Вряд ли, а если и буду, то как отказать тому, кто по доброте душевной уже купил мне коньки или уже ободрал мои старые обои? Кто я буду после этого? Вот только любовью к этому доброму человеку мне будет трудно проникнуться, скорее всего, я буду злиться, что он так и не угадал моих тайных желаний, ибо многие из них — тайна даже для меня.
Попадая в такую систему, вы достаточно быстро перестаете понимать, кто вы такой, кто здесь за что отвечает, кому и что вы должны и что можете себе позволить. Как правило, ничего личного, потому что начинаете отвечать за всех и за все и ни за что одновременно. А если вы выросли в такой системе и не знали ничего другого?
Нас с детской песочницы учат: если другой ребенок просит «дай», ты должен отдать, не важно, твое это или нет, нужно ли оно тебе, дорого ли. Раз просят — отдай, а то неудобно. Сочтут жадным. Иметь свое и дорожить им стыдно. Говорить: «Не могу дать, мне нужно самому», — страшный грех в нашей культуре, — «Тебе что, жалко, что ли?» Почему наши дети должны легко отдавать нужные им личные вещи? Ведь, когда они начнут делиться кофточкой или новым пеналом, вам это уже не будет так нравиться.
Вырастая, не умея беречь и отстаивать свое, мы потом так же безоружны перед чьей-то манипуляцией, наездом, конфликтом. В результате мы не умеем говорить «нет», потому что нас учат соглашаться, а то «неудобно». Потом наши дети не могут сказать «нет» даже тогда, когда это жизненно важно: отказать тому, кто предлагает наркотики, алкоголь, сомнительные мероприятия или сделки.
И если ваш ребенок ни разу не говорил «нет» в песочнице другим детям или вам, родителям, то как и где он научится это делать? Такое неудобное для нас, родителей, детское «нет» оборачивается потом замечательным защитным механизмом способным обозначать и охранять личностные границы. Умение сказать «нет» способно готовить ребенка к более осознанному и честному выбору, в результате которого он потом будет делиться с другими, соглашаться помочь, осознавая, готов ли он к такого рода действиям, соглашаясь на это, честно и адекватно оценив свои возможности и желания, а не из-за того, что «перед людьми неудобно»...
Ее история — не в деталях, а по сути — настолько типична, что вместо местоимения «она» можно поставить сотни и тысячи российских имен.
Она — хорошая девочка из хорошей традиционной русской семьи. Папа — в прошлом хороший инженер, мама — тоже вполне неплохая учительница, вершиной двадцатилетней карьеры которой стала нагрузка завуча в придачу, младший брат, о котором она с малолетства заботилась и кого вполне ответственно воспитывала. Всегда жили скромно, а после перестройки первое время даже бедно. Безотказный папа — на все руки мастер — чинил любые замки, краны и унитазы у всех незамужних маминых подружек, у всех, кто просил, но не в собственном доме, ремонтировал крыши на чужих дачах, но свою дачу так и не заимел. Никто никогда ему за это не платил, «свои же люди», но и в собственной бедности никто им особенно не помогал, они как-то не умели жаловаться, «держали марку» благополучной семьи.
Редкий лучший кусок — детям, точнее, младшему — Павлику. Под строгим маминым взглядом она даже не решалась сказать, что тоже хотела бы хоть иногда съесть целый апельсин, принадлежащий только ей одной. Очистить, вдыхая его неземной праздничный запах, и не отдать тут же Павлику, как полагалось, а съесть целиком, потихоньку отделяя дольку за долькой. Но... «ему нужны витамины, он часто болеет, а ты уже взрослая».
Денег дома всегда не было, из-за этого родители часто ссорились, но мама и не думала менять работу. Как же «ее дети», ее ученики ? Папа был вечно занят борьбой с чужим разваливающимся бытом и безуспешными попытками оставаться для всех «хорошим парнем». Но от вечного недовольства жены, а может, потому что устал отказываться от стопки, «щедро» налитой в благодарность за работу, стал часто попивать.
Родители ссорились все чаще, брат плохо учился, но за это ругали почему-то ее: «Значит, не проследила за его заданиями, плохо проверила». А как его заставишь или проверишь, если, кроме компьютерных игр, его уже вообще ничего не интересовало?
Заканчивая школу, она все же хорошо сдает экзамены и объявляет родителям, что хочет ехать поступать в столичный вуз. Это заявление вызывает в матери волну такой ярости, что она впервые боится быть реально побитой: «Мать тебе все отдала, а ты ? Мы тут еле концы с концами сводим, а ты ? А про Павлика ты подумала ? А об отце ? Эгоистка! Только о себе и думаешь! В столицу ей захотелось, видите ли...» Ну и так далее. Неделя постоянных скандалов. Но отважившийся на небольшой бунт и трезвый в тот день отец отдает ей невесть как накопленную заначку и говорит: «Езжай, дочка, может, хоть ты будешь жить по-человечески».
Конечно, больше ничем они помочь ей не могли, мать полгода — ни строчки, потом звонок: «Отец чинил крышу Петровских, потерял сознание, упал и сломал себе все, что можно сломать, возможно, задет позвоночник. Умирает. Срочно приезжай». К счастью, все оказалось не так плохо. Она, конечно, приехала и отдала все те небольшие накопления, что успела заработать вечерами после учебы. Папе купили лекарства, Павлику мама купила новый компьютер, который он давно просил. Затем с облегчением вернулась обратно.
На третьем курсе она была уже вынуждена перевестись на вечерний, потому что папа все время то пил, то болел, с работы его, по сути, уволили, мама все время жаловалась, что выбивается из сил. Павлик не собирался в перспективе поступать в институт, и в этом, конечно же, тоже была виновата она, потому что не «поговорила серьезно с братом. Уехала сама, и дела тебе ни до кого нет!». Ее попытки приезжать домой на каникулы оборачивались адом. Мама гордо и надуто отказывалась от любых подарков: «Мне для себя ничего не нужно, все только вам, детям. Лучше бы Павлику новый магнитофон привезла, он уже давно просит».
Ей было обидно, потому что для нее подарки были попыткой хоть как-то выразить свою тоску по дому, сказать «я скучаю по вам». Она любила их всех: даже таких — всегда недовольную ею маму, совсем уже потерявшего себя отца и Павлика, вечно чего-то хотящего и грубящего матери так, что даже за полслова из той грубой тирады, что он обычно выдавал, она в былые времена получила бы обидную звонкую материнскую пощечину. Ей просто хотелось, чтобы им было хорошо, и тогда она смогла бы заняться своей жизнью: спокойно учиться, понемногу работать, ходить на свидания, покупать себе платья, а не работать—учиться—работать, как заведенная.
И потому для нее было особенным ударом, когда выяснилось, что Павлик стал принимать наркотики и теперь срочно нужно столько-то тысяч, чтобы его спасти. Мать разбил инсульт: «Если ты его не вылечишь, то я не встану».
Ей пришлось приложить невероятные усилия: залезть в немыслимо невыгодный кредит, положить брата в лучшую клинику. Матери она наняла хорошую сиделку (та при этом была на нее в сильной обиде: «Даже не приехала за матерью ухаживать». Только кто бы тогда работал и отдавал кредит, спрашивается?). Брата полечили, выписали, матери тут же полегчало.
Ей стало казаться, что освобождение от ответственности за семейные неурядицы и беды уже скоро... Она стала ходить на свидания, даже замуж собралась.
Но брат, вернувшись домой после лечения, через два месяца снова подсел на уже сильные наркотики, и мать вызверилась за это, конечно же, на нее: «Что за врачей ты нашла? Они сгубили мне сына!»
Она уже не могла все это слышать, просто бросала трубку. Теперь слег отец. Мать обвиняла ее и в том, что она сгубила и отца тоже. И тут что-то в ней лопнуло. Как-то ночью, разругавшись с любимым, который все никак не мог понять, зачем ей так мучительно жить, она стояла на самом красивом мосту столицы и думала, что эта серая река — неплохой выход. Страшно лишь сначала, а потом уже нет, только свобода...
К счастью, она все же не решилась на это.
Конец истории на данный момент таков. Ей удалось пересмотреть свои взгляды на себя и свою семью и сказать им всем: «Справляйтесь без меня». Она вышла-таки замуж, а они вполне справляются сами. Отец был вынужден подняться и от страха за свою жизнь стал даже меньше пить, мать снизила нагрузку в школе и стала подрабатывать репетиторством, Павлика удалось «удачно женить» на невесте состоятельных родителей, и его устроили к ним на работу.
Ею гордятся теперь перед соседями. Вот только она уже по ним не скучает. И у нее нет никакого чувства вины за то, что им еще чего-то недостает. Ей есть на кого направлять свою любовь и заботу.
Если у ребенка отсутствует ощущение своей неприкосновенности, если он не признает себя ценностью, которую прежде всего родители должны защищать от посягательств и разрушения другими, то он оказывается незащищенным перед возможным желанием других людей воспользоваться любым его ресурсом. И второе, не менее важное: не умея ценись себя и свои личностные границы, он не способен и ценить других, уважать их границы и личность. И тогда в каких-то моментах, разрешая пользоваться собой, он будет так же неадекватно пользоваться другими.
В нашей стране, плохо принимающей и уважающей различия, «быть как все», сливаться с толпой — безопасно, поскольку это общепринято, нормально. Иметь отличное от других мнение, не следовать за всеми, говорить «мне это не подходит» — значит, вызвать напряжение, раздражение, отторжение. В стране, где слова «ты что, особенный?» по-прежнему считаются «наездом», требуется ощущение присвоенной ценности, психологическая устойчивость и спокойная уверенность в себе, чтобы непоколебимо осуществлять такое простое право каждого человека быть собой.
Ощущение собственной ценности и непререкаемое право защищать свои личностные границы и, как естественное следствие, уважение границ других людей, переданное от родителей к детям, весьма ценное наследство, некий «родительский минимум» для будущего душевного здоровья детей и общества в целом"

© Млодик И.Ю., 2012

Эта запись в основном предназначена для родителей подрастающего поколения. Но и тем, кто уже давно "из яичного возраста", может пригодиться. Дело в том, что некоторые родительские "послания" из детства мы проносим через всю свою жизнь. Часто они мешают нам нормально реагировать на события и людей, мешают в общении, "портят кровь" нашим ближним и т.п. И если вы "слышите" подобные "послания" в своей голове до сих пор - это повод разобраться с ними. Возможно, понадобится помощь специалиста.

В этой записи использован материал из книги Млодик И.Ю. «Метаморфозы родительской любви, или Как воспитывать, но не калечить»

Эта запись не для вас, если вы:
— точно знаете, как воспитывать своего ребенка, уверены во всех своих воспитательных целях, мотивах, задачах;
— руководствуетесь принципом «меня так воспитывали, и я буду так же»;
— считаете, что родительство — это то, чему не надо учиться, вы и так все знаете лучше других;
— сами готовы раздавать советы другим, как им воспитывать их детей;
— считаете, что у вас все в порядке, а в ваших проблема виноваты все, кроме вас.

«ЛЮБИМЫЕ РОДИТЕЛЬСКИЕ ВОЗДЕЙСТВИЯ
Так как родители руководствовались принципом «искоренить и переделать», основными родительскими интервенциями стали оценивание, критика, принуждение, устыжение, ограничение, угрозы. Главными детскими добродетелями оказывались послушание, признание собственного несовершенства и виновности, а также стремление максимально соответствовать родительским ожиданиям. Основными инструментам воспитания — манипуляции, принуждения, наказания, поощрения, стремление вызвать в ребенке чувства вины, стыда, страха.
Считалось, что ребенок не способен к позитивному управлению собственной деятельностью. Формообразующая, структурирующая функция была вынесена вовне, помещена во внешнего взрослого. Ребенок воспринимался как существо, хаотичное, начисто лишенное воли, совести, естественных внутренних ограничений, осознанного выбора и нравственных принципов. Что говорить, многие взрослые и в наше время продолжают воспринимать детей именно так.
Взрослый, выращенный при прежнем строгом авторитарном режиме, как правило, управлялся извне, формировался внешними посылами и корректирующей средой, выпадать из которой, выделяться было достаточно опасно. Поскольку такой взрослый все время испытывал давление и ограничения, то и детям своим он транслировал то же самое.
Как правительство, уйдя от «отцовской» власти монархии, перейдя к матриархальным принципам большевистского братства, окунувшись в хаос и не справившись с постреволюционным разбродом, вынуждено было вернуть строгую и авторитарную власть, так и современный родитель практически убежден, что если оставить ребенка предоставленным самому себе, то он, безусловно, не справится с собственным внутренним хаосом и непременно разнесет все вокруг. И потому жесткий контроль, критика и понукание каждому ребенку просто необходимы.
Однако это совершенно не так. Детская, не изнасилованная родительским давлением психика способна к самоорганизации. Ребенок вполне может вести себя конструктивно без вездесущего контроля, постепенно осваивая среду вокруг, учась контролировать себя, выращивая собственную ответственность. Но насколько трудно поверить в это взрослому, выросшему в тотальном контроле над ним государства, системы и его собственных родителей!
Давайте все же разберемся, какое влияние на самом деле оказывают на ребенка традиционные родительские воздействия. Итог часто оказывается совершенно не тем, который мечтает увидеть родитель, но искать первопричину в себе, он, к сожалению, совсем не склонен.
Итак, даже вполне современные родители нередко применяют эти методы.
Принуждение
Обычная ситуация: ребенок не хочет, родитель принуждает. Первый по каким-то причинам решает чего-то не делать. Второй считает необходимым не искать причины такого решения, а просто заставить.
Послание при этом примерно таково: «Ты сам не можешь, у тебя нет своей воли, своей интенции, контроля, опыта, ума, а у меня есть! И я заменяю твою внутреннюю волю своей!»
Тот, кого часто принуждают, живет в конфликте с собой: с одной стороны, он старается выполнять все, что от него хотят, во избежание еще большего давления, с другой — изо всех сил сопротивляется принуждению.
Жить под принуждением, регулярно отдаваясь под контроль внешнего Другого, человеку на самом деле совсем не хочется, поскольку вместе с контролем он отдает и свои желания, чувства, волю. Постоянная жизнь под принуждением — верный путь к окончательной потере себя самого.
Выхода из такой ситуации, как правило, два. Либо смириться, отказавшись от всего своего, полностью подчинившись чужой воле, став послушным и ведомым до конца дней своих. Либо включать противоволю, пытаясь сопротивляться принуждению. И если все-таки человек начинает бунтовать, то скорее всего он встретится с сильной ответной агрессивной реакцией. Окружающие, привыкшие к его безропотности, скорее всего быстро подавят «бунт на корабле», чем с большой степенью вероятности окончательно убьют его волю, лишив сопротивление смысла.
И если окажется, что бунт в его домашнем окружении все же строжайше запрещен, то какое-то время он еще будет бунтовать через болезнь, пассивные протестные реакции, навязчивые состояния. Но потом, не в силах все время жить во внутреннем конфликте, в конце концов откажется от собственной воли ради спокойствия.
Таким образом, нам важно осознавать, что, регулярно принуждая детей, мы калечим их здоровую волю (в случае их полного отказа от сопротивления), закладываем в них либо мазохистский механизм (привычку страдать и терпеть), либо болезненное стремление к сверхконтролю.
Альтернатива принуждению — твердое обозначение своей родительской позиции или проявление нормальной родительской власти, желательно с обозначением и принятием детских чувств.
Пример: «Да, я понимаю, что ты не любишь вставать так рано, но в школе уроки начинаются в 8 утра, и потому тебе уже пора». Альтернатива (для более взрослых детей) — отдать им контроль за своим ранним подъемом, обозначив, что это их дело — разбираться потом с опозданиями в школу. Еще один вариант — нормальная родительская просьба, например, если вы хотите, чтобы ребенок убрал свою комнату: «Ты не мог бы помочь мне с уборкой? Убрать сегодня в своей комнате и помыть везде пол, потому что к вечеру у нас будут гости».
Важно помнить, что просьба подразумевает возможность отказа. Но ваше уважительное отношение к ребенку, который может вам отказать, окупится сторицей, потому что обернется гораздо большим сотрудничеством и ответным уважением к вам и вашим просьбам.
Устыжение
Устыжение, как излюбленная родительская манипуляция, действительно, часто срабатывает, бывает сиюминутно эффективной, однако она весьма токсична в перспективе, поскольку грозит насильно вскрыть то, что хотелось бы оставить укрытым.
Послание при этом таково: «Ты плохой, ужасный, я вижу тебя насквозь, ты от меня ничего не скроешь. Все твои желания и действия порочны. Учти, я слежу за тобой и всегда готов вывести тебя на чистую воду».
Если мы пристыдили ребенка, особенно публично, то вот что мы на самом деле сделали:
— продемонстрировали свое превосходство, совершив акт психологического насилия;
— вскрыли перед всеми то, что он предпочел бы оставить при себе, тем самым нарушили его личные границы;
— объявили его плохим, и это чувство, увы, надолго останется с ним;
— поселили в нем страх перед собственными ошибками, недостатками, поступками;
— положили еще один камень в сооружение его собственной «тюрьмы», которая не позволит ему проявляться, творить, пробовать, самовыражаться, достигать успехов;
— самонадеянно посчитали, что у него нет собственного инструмента совести и он сам не может понять, что поступил неправильно.
Я считаю устыжение вредной, разрушительной родительской интервенцией, главным образом потому, что в руках некоторых взрослых стыд утрачивает свою первичную функцию: укрывать сокровенное, интимное от чужого взгляда; быть эмоциональным выражением нашей совести, а превращается в инструмент манипуляции, запугивания, воздействия.
Тот, кто постоянно стыдит ребенка, либо рождает в нем тенденцию к расщеплению и вытеснению всего того, чего, по его мнению, надо стыдиться. И тогда ребенок вынужден не чувствовать потребностей своего тела, отказавшись от всего, что вызывало мучительный стыд: от удовольствия, сексуальных желаний, проявления чувств, от возможности проявляться в принципе. Либо рождает в нем сопротивление в виде девиантного (социально неприемлемого) поведения, которое позволяет ребенку совершать поступки, которых можно реально стыдиться, тем самым ребенок пытается взять стыд под свой контроль.
Поскольку испытывать стыд весьма мучительно, а стать безупречным, лишенным всего человеческого, — невозможно, то в семьях со слишком строгими правилами и тенденциями постоянно стыдить ребенок просто учится тщательно скрывать, утаивать, лгать, пытаясь сохранить свои интимные границы.
Таким образом, устыжение, вопреки родительским ожиданиям, не делает ребенка лучше, оно делает его скрытнее. Риск быть пристыженным заставляет загонять вглубь многие естественные проявления и импульсы, заставляет бояться себя самого, собственной Тени, аффектов, мыслей, чувств. Ожидание устыжения — это жизнь в постоянном страхе.
Желание скрыть то, что ощущается человеком как интимное, глубоко личное, — совершенно естественно. Многим людям хочется укрыть от посторонних глаз неприглядные поступки, собственные, не очень принимаемые обществом, особенности, черты характера, проявления. Свободный и осознанный выбор каждого — открывать или показывать другим людям то, что он готов показать или открыть.
Устыжение — это внешняя замена внутренней совести ребенка. Когда он не делает чего-то не потому, что осознает, что это нехорошо, неприемлемо, неуместно, а потому, что боится быть застыженным. Принуждая ребенка, вы забираете себе его волю, а стыдя, вы забираете себе его совесть. В конце концов ему становится выгоднее либо жить бессовестным, либо жить в страхе наказания, а не в соответствии со свободно и осознанно выбранными моральными ценностями.
Альтернатива устыжению. В любом случае о плохих поступках ребенка лучше говорить с глазу на глаз, обсуждая с ним причины и следствия того, что он сделал, учитывая его возраст, конечно. Вы можете поделиться своими чувствами: «Я так расстроен (рассержен, обижен). Что побудило тебя так поступить?» Если ребенок отвечает «не знаю» (иногда он действительно может не знать), то просто стоит объяснить примерно в таком ключе: «Когда ты поступаешь вот так, другие люди могут чувствовать себя вот так». Тогда ребенку будет проще воспринять моральные нормы и социальные ограничения, не чувствуя себя ужасным, плохим, не заслуживающим вашей любви.
Мы все совершаем ошибки, все способны на дурные поступки, можем проявить слабость, смалодушничать, растеряться. Важна не наша мнимая безупречность, а то, как мы поступаем с неприятными для себя открытиями, как разбираемся с последствиями своих поступков. Ребенку, которого пристыдили, будет труднее брать на себя ответственность за совершенное; он будет скрываться, оправдываться, переносить вину на другого, что объяснимо: хочется избежать ощущения никчемности.
Если все время говорить ребенку: «Ты ужасный!», то вскоре он волей-неволей начнет считать себя таким. А если говорить: «Ты хороший, и я люблю тебя, но, на мой взгляд, ты поступил плохо (а еще лучше: ты поступил так, что другим людям и тебе от этого было так-то и так-то)», то он не будет чувствовать себя плохим, а научится исправлять ошибки.
Принимать ребенка со всеми его недостатками и достоинствами всегда полезнее и действеннее, чем пытаться его пристыдить. Таким образом вы даете ребенку возможность присвоить свои недостатки и укрепить ресурсные и положительные качества. К тому же вы направляете ребенку послание о том, что мир, люди вокруг в порядке, хороши, но иногда могут происходить различные события, складываться неоднозначные ситуации, к которым ребенку самому предстоит выработать свое отношение.
Наказание
Наказание применяется, как правило, с целью предотвратить повторение подобного поведения в дальнейшем. Однако часто за ним скрывается всего лишь проявление взрослой беспомощности, разочарования и злости.
Справедливое наказание за реально нанесенный ущерб еще может быть воспринято ребенком как адекватная мера, поскольку слегка освобождает его от вины (и это опять же не совсем тот эффект, которого добивается наказывающий родитель: он предпочел бы, чтобы ребенок еще долго ощущал себя виноватым). Несправедливое наказание рождает лишь обиду, злость, возмущение и нежелание иметь дело с таким непонимающим человеком.
Послание при наказании: «Ты, видимо, не понял, как ужасно поступил ? Так вот, я причиню тебе боль, сделаю тебе плохо, унижу тебя за то, что ты заставил меня переживать. Я вымещу на тебе всю боль моего разочарования. Из страха еще раз почувствовать себя плохим родителем я хочу, чтобы ты навсегда запомнил, насколько плохо поступил, а то вдруг забудешь».
Ребенок, которого наказывают с помощью унижения, физического или психологического насилия, в итоге очень быстро сам становится насильником. Не в силах противостоять наказывающему его родителю, он вымещает свою злость на других детях, на братьях-сестрах, на бабушке, на любом, кто будет позволять ему делать это с собой. Поскольку несправедливое наказание почти всегда воспринимается как акт унижения, проявление агрессии, то в ответ оно рождает лишь желание унижать и мстить.
В качестве сопротивления наказанию ребенок может использовать и модель жертвы, стойко перенося все унижения, оскорбления и побои. Ему страшно оказать сопротивление, поскольку больше всего на свете он боится уподобиться своим мучителям. У него есть надежда стать абсолютно хорошим, чтобы избежать нападения и наказания. Но его жертвенно-мазохистская модель всегда будет только провоцировать окружение на нападение и насилие. Причем не только в семье. Ребенок-жертва будет попадать в ситуации нападения и наказания повсеместно, где бы он ни был. Наказывая ребенка, вы не делаете его хорошим, вы унижаете его достоинство, истребляете его самоуважение и способность уважать окружающих. Унижение не способно генерировать добро и свет, чаще всего оно рождает жертвенность, месть и ответную агрессию.
Альтернативы наказанию. Если ребенок не хочет вас послушать и прекратить делать то, что он делает, возможно, для него это суперважно. Важнее, чем кажется нам, родителям. И тогда следует обсудить сложившуюся ситуацию и договориться о форме, сроках, альтернативе. Например, вы можете сказать: «Я понимаю, что тебе не хочется идти домой, а хочется продолжать играть во дворе, но я могу дать тебе еще только пять минут, и потом мы все же пойдем, а завтра обязательно выйдем гулять снова». Это не значит, что эту реплику ребенок воспримет с воодушевлением, но ваше уважительное отношение скорее всего заметит, и ему захочется с таким же уважением исполнить ваше желание идти домой и готовить ужин.
Ребенок иногда не желает прекращать делать то, что делает, чтобы вызвать вашу реакцию, причем любую. Потому что ваша реакция, даже не самая дружелюбная, — это эмоциональный контакт, которого он давно ждет и добивается, и возможно, уже отчаялся добиться другим способом.
Кроме попыток договориться, обозначив ваши чувства и намерения, альтернативой наказанию, будет четкое установление границы. Можно просто твердо сказать: «Стоп, прекрати, остановись, перестань, пожалуйста». Твердость ваших слов (а не уровень децибелов) будет всегда воспринята ребенком. Постоянный и истеричный крик воспринимается им не как «стоп», а как сигнал бессилия, а значит, приглашение к тому, чтобы продавливать ваши личностные границы дальше. Если мать постоянно орет на ребенка, то он ее не воспринимает и не останавливается. Если мать тверда в своих намерениях остановить ребенка, то он ее прекрасно услышит и прекратит действие, не переходя границы дозволенного.
Еще одна альтернатива — обсуждение случившегося. Даже повзрослев, мы нередко совершаем поступки, о которых потом сожалеем. Самонаказание — не лучший способ разобраться с тем, что случилось. Мы либо будем ходить по бессмысленному кругу («зачем я это сделал, не надо было так поступать»), либо будем стараться быстрее вытеснить, забыть событие, возможно, найти оправдания, перенести ответственность на кого-то другого. Попытки же понять мотивы своих поступков, выяснить обстоятельства, при которых это произошло, постичь потребности, которые двигали нашим поступком, позволяют лучше понять себя и сложившиеся обстоятельства, осознать последствия и в итоге научиться жить, не предавая себя и не нанося вред окружающим.
Угрозы
Неверие в силу нашего родительского воздействия приводит к тому, что мы начинаем запугивать наших детей, манипулируя самым ценным и важным для них — безопасностью.
Послание при угрозах: «Если ты не будешь слушаться, то мы покинем тебя, откажемся быть твоими родителями, отдадим какой-нибудь буке, и ты больше никогда не будешь в безопасности. Только хорошие дети достойны того, чтобы их оберегали и защищали, ты — не достойный, и потому с тобой может случиться все, что угодно».
Ребенок, которому часто угрожают, всегда живет в страхе быть покинутым. Он цепляется за отношения, потому что не уверен, что может выжить без них. Он готов сделать для важного человека все, что угодно, и это делает его максимально зависимым и неспособным заниматься своей жизнью, поскольку она находится в прямой зависимости от жизни значимого Другого, чье настроение, самочувствие, желания становятся главнее собственных. Тотальная неспособность выстроить собственную жизнь — вот плата, и немалая, за попытку ребенка обеспечить себе хоть какую-то безопасность, причитающуюся ему просто по праву жизни.
Ребенок, живущий под угрозой эмоционального или физического насилия, «отрезает» от себя все спонтанное, эмоциональное, живое, оставляя себе только сверхконтроль, за счет которого и надеется выжить в мире, где взрослые вместо защиты и опоры могут стать источником страха и постоянного напряжения.
Как сопротивление постоянной угрозе потери может выработаться замкнутость, холодность, отстраненность от мира, от людей, тотальное недоверие и неумение на кого-то положиться, обесценивание отношений, стремление к одиночеству, паранойя.
За угрозу потери значимого Другого, за угрозу потери безопасности ребенок, да и взрослый тоже, так или иначе расплачивается своей несвершившейся жизнью. Часто, будучи не в состоянии вынести напряжение от ожидания катастрофы, дети становятся непревзойденными мастерами по способности ее себе организовывать. Потому что собственноручно устроенное расставание значительно легче пережить, чем внезапное, хотя и ожидаемое с самого начала.
Угрожая детям, мы, безусловно, делаем их послушнее, но при этом лишаем ощущения собственной ценности. Если мы постоянно говорим, что легко можем от них отказаться, сдать в детдом, побить, убить, это означает, что мы их не ценим. Нам не ценна их личность, их жизнь, их душевное равновесие. В результате они учатся только одному — обесценивать себя и окружающих.
Альтернатива угрозам. Угрозы часто являются показателем того, что человек сам не чувствует своей ценности. Угрожают, как правило, те родители, которые не верят ни в своего ребенка, ни в весомость собственной родительской позиции, своего родительского авторитета. Чаще всего такие родители с помощью угроз лишь пытаются подкрепить свою ценность, видя страх в глазах абсолютно зависимого от них ребенка.
Поэтому альтернативой будет присвоение собственной родительской позиции и власти, спокойная уверенность и твердость в решениях, вера в то, что вырастающий ребенок справится со всеми предлагаемыми жизнью обстоятельствами, а если с чем-то он будет справляться плоховато, мы ему поможем и поддержим. Нередко желание угрожать — это попытка «раз и навсегда» от чего-то его уберечь. «Чтобы потом не было проблем», — любят говорить родители.
Конечно, можно запугать ребенка до такой степени, что он не будет пробовать ничего нового в своей жизни, и безопасность — единственное, что будет его заботить. Но действительно ли мы хотим в нем воспитать способность бесконечно бояться окружающего, постоянно ожидать катастрофы, всегда выбирать безопасность вместо развития? Или будем готовить его к встречам в этом мире и с хорошим, и с плохим и помогать все происходящее встраивать в свою жизнь, делая ее полнее, разнообразнее, интереснее.
Ограничивание
Почти любому родителю кажется, что устанавливать ограничения совершенно необходимо, это то самое доброе и важное, что в качестве родителей мы должны сделать для своих детей.
Послание при ограничивании: «Тебе достаточно. Я считаю, что у тебя не должно быть много, ты не сможешь сам определить меру, я определяю ее за тебя. Лучше, чтобы у тебя было меньше, во всяком случае, не больше, чем было у меня. И если я в чем-то себя ограничиваю, то и ты должен».
Ребенок, которого кто-либо ограничивает — родитель или кто-то иной из семьи, вырастает однозначно зависимым. Во всяком случае, точно зависимым от внешнего контроля.
Наличие внешней контролирующей фигуры приводит к тому, что ребенок, «дорвавшись», оказывается захвачен, совершенно поглощен тем, что он делает (не важно, какая именно возникает зависимость: игровая, пищевая, эмоциональная, алкогольная, наркотическая), показывая тем самым полное отсутствие внутреннего контроля. Будучи не в состоянии остановиться сам и понимая, что его вот-вот снова лишат чего-то или ограничат, ребенок будет демонстрировать родителю, что он сам не может справиться со своей зависимостью, подкрепляя родительскую веру в то, что «без наших ограничений ему ни за что не справиться».
Другая не менее частая форма сопротивления — попытка обходить внешние «ограничители», получая желаемое через ложь, уловки и ухищрения, манипуляции. То есть вся энергия ребенка уходит не на развитие своего внутреннего контроля (как того бы хотел родитель), а на способы обойти или снять любые ограничения.
Ограничивая ребенка, мы освобождаем его от необходимости контролировать себя. Наша вера в то, что это ему поможет меньше есть, курить, играть, будет периодически разбиваться вдребезги. Мы даже можем преуспеть в ограничивании, и он действительно будет меньше играть или есть, но тем самым он никогда не научится сам контролировать себя.
Альтернатива ограничениям — создание условий для достаточно наполненной жизни. В зависимость чаще всего попадают те люди, чья жизнь не наполнена смыслом, не доставляет им удовольствия. Если в жизни вашего ребенка мало подлинного интереса, то вероятность того, что он заполучит себе ту или иную зависимость, весьма высока. Человек впадает в зависимость, когда ощущает, что нечто важное у него вот-вот могут отнять. Говоря ребенку: «Ты сам учишься распоряжаться своим ресурсом, тем важным, что у тебя есть (временем, сладким, не очень полезной едой)», мы не закладываем ощущение, что его вот-вот чего-то лишат.
Договариваться и обучать ребенка самому ограничивать себя сложнее, но гораздо конструктивнее (много сладкого вскоре становится не вкусно, только если ты не вынужден наедаться впрок; много компьютера — голова болит, только если не знаешь, что это за месяц скорее всего последняя возможность).
Ощущение, которое выражается с помощью слов «мне достаточно», — важный симптом, показатель самоконтроля, который мы отнимаем у ребенка сначала говоря, «съешь еще ложечку за маму, за папу», а потом когда решаем, сколько ему чего и когда надо. Слова «тебе хватит» вызывают возмущение и желание набираться чем-то важным впрок, причем с довольно раннего возраста. В случае необходимости временами можно ставить родительскую границу: «Я понимаю, что тебе еще хочется шоколада (поиграть на компьютере, погулять и т.д.), но на сегодня остановимся. В другой раз ты сможешь еще (поесть, погулять, поиграть и т.д.)».
Ребенок может и должен выдерживать фрустрацию своих потребностей и желаний. Он не должен и не будет иметь все, всегда, по первому требованию и в тех количествах, которые хочет. Но наша родительская задача — обучить его нормально переносить эту фрустрацию, разрешая ему и разозлиться, и расстроиться. К тому же с возрастом у него должно появляться все больше собственного контроля за тем, что ему важно, что он любит и чем ему нужно научиться управлять.
Критика
Родители убеждены в эффективности критики, свято верят, что она заставляет детей стараться стать лучше, стремиться к высокому, к достижениям, к далеким и светлым целям.
Послание, которое дает родитель, критикуя: «Вдруг ты не знаешь, где ошибся, в чем ты плох и несостоятелен. Моя задача — доносить это до тебя, иначе ты не заметишь своих оплошностей и слабых мест, возомнишь о себе, зазнаешься и не будешь стараться быть лучше».
Ребенок, которого часто критикуют, вырастает очень зависимым от чужих оценок. Чаще всего из него получается перфекционист, чьи силы съедаются постоянными напряжением и тревогой. Он всегда недоволен собой и всем, чего бы ни добился, хотя усилий предпринимает много и ему вполне уже можно было бы гордиться тем, чего достиг. Но он всегда в ожидании провала, привык обесценивать себя, свои достижения и окружающих. От этого у него всегда проблемы в отношениях, он часто страдает от разрушившихся иллюзий.
Страх получения плохой оценки или плохого результата делает ребенка напряженным, зависимым, заставляя его смотреть на мир только через призму достижений, результатов, безошибочных решений. Он отнимает у него радость от любого процесса (творчества, обучения, деятельности), оставляя только радость от редких побед. Страх периодически наполняет его жизнь ощущением собственной негодности, боязнью совершить ошибки, напряжением в бесплодных попытках контролировать все свои чувства и потребности, в бесплодных попытках угодить другим людям, дабы не вызвать их критику.
В некоторых случаях, уставая сопротивляться критике, что-то доказывать всем вокруг, ребенок решает стать окончательно «плохим»: двоечником, лоботрясом, хулиганом, чтобы разрушить родительские ожидания.
Критикуя ребенка, мы забираем у него его самоценность (то есть уверенность, что он ценен для нас без каких бы то ни было достижений) и его самооценку (то есть способность трезво и реально оценивать себя). Критикующему родителю важно отдавать себе отчет в том, что ребенок-перфекционист становится самым тревожным, старательным, усердным, но впоследствии отнюдь не самым лучшим или успешным, и уж точно не самым счастливым взрослым. Окончательно «закритикованный» ребенок может уйти в депрессию и начать отказываться от любой Деятельности, даже от той, что ему вполне по силам.
Альтернатива критике — обучение ребенка оценивать собственную деятельность, поскольку гораздо важнее уметь оценивать свою работу, чем быть зависимым от чужой оценки, которая к тому же может оказаться совершенно субъективной, непоследовательной или даже неадекватной. Единственное сравнение, которое не мешает нам расти, — это сравнение нас с самими собой прежними. Поэтому значительно полезнее поддерживать ребенка словами «раньше ты этого не умел, а теперь умеешь все лучше и лучше», чем, не замечая его роста и достижений, вдалбливать: «Из тебя такого никогда ничего путного не выйдет».
Важно также поддерживать в ребенке способность получать удовольствие от процесса, обычно свойственную детям, не замученным оценками и перфекционистскими ожиданиями родителей. Получение удовольствия от любого дела сделает процесс обучения или творения увлекательным, ведь тяга ребенка к развитию будет основываться на стремлении к узнаванию, расширению, удовольствию, а не на страхе наказания и стремлении избежать плохой оценки.
Родителям, склонным к критике, по возможности стоило бы, давая обратную связь на дела и творения ребенка, делиться чувствами, рассказывать о своих ощущениях, расспрашивать, интересоваться, а не расставлять оценки, выносить вердикты, объявлять приговоры.
Указания
Указания раздает родитель, не верящий в детские способности к конструктивной самоорганизации.
Послание при указаниях: «Ты сам не в состоянии определить, чем тебе заняться, что делать, как поступить, что чувствовать, и если я тебе не укажу, ты никогда не догадаешься, не сможешь сам».
Дети, которым постоянно указывают, вырастают инфантильными, пассивными, зависимыми, легко управляемыми чужим авторитетом. Послушные указаниям дети — родительская отрада на начальном этапе детства, но ближе к подростковому возрасту родители рискуют столкнуться с двумя разными на первый взгляд, но схожими в сути своей проблемами. Из послушных детей вырастают либо неспособные к взрослым решениям, безответственные, плывущие по течению, ожидающие, пока кто-то и что-то за них решит, взрослые. Либо люди, привыкшие подчиняться авторитету: дети выбирают для своего подчинения других кумиров, и сильно повезет всей семье, если авторитет окажется не криминальным, не наркоторговцем и не представителем религиозной секты.
Такие дети очень подвержены любому влиянию, всегда в поиске сильной фигуры, всегда готовы некритично и необдуманно подчиниться. В отсутствие такой фигуры либо теряются, либо начинают страдать, попадать в неприятности, болеть для того, чтобы вызвать сострадание или активное участие в их судьбе.
В качестве сопротивления постоянным указаниям может выработаться протестное поведение, маргинальность, социальная дезадаптация. Вырастая, этот ребенок, вместо того чтобы строить свою жизнь, продолжает бороться с собственными родителями, с системой, тратя на это силы, здоровье, жизнь.
Постоянно указывая ребенку, мы отнимаем у него способность желать, возможность осознать, чего он хочет, намерение принимать решение, добиваться, взаимодействовать с миром. Указывая, мы не помогаем ему формировать собственную позицию и взгляды, мы заменяем их своими, уже сформированными, соответствующими нашей жизни, обделяя его возможностью протестировать реальность и определить, что именно стоит в том или ином случае предпринять.
Альтернатива указаниям. Нам, родителям, часто не хватает терпения, времени, душевных сил для того, чтобы сопровождать наших детей в их потребностях, выборах и решениях. Нам зачастую легче самим все взвесить, принять решение, а иногда и сделать за них, и... чуть позже, к сожалению, встретиться с последствиями нашего выбора. И услышать: «Тебе надо, ты и делай», «Ты хотела, чтобы я туда поступил, я поступил, чего еще ты от меня хочешь?».
А вот если позволять ребенку с детства хотеть и выбирать, во всяком случае, в не опасных для его жизни и здоровья моментах, то он сможет принимать осознанные, соответствующие именно его жизни решения. Ему значительно полезнее научиться взвешивать свои силы и возможности и в случае необходимости уметь обращаться за помощью к окружающим. Поэтому вопрос «Тебе помочь?» значительно полезнее, чем утверждение «Ты не можешь, дай я сделаю сам» или «Делай, как я тебе сказал, что за самовольство такое!».
Унижения, ругательства
Унижения в общении с собственным ребенком среди большинства взрослых все же не считаются полезными, хотя, к сожалению, в моменты сильного разочарования или бессилия родителю трудно их избежать.
Послание при ругательствах и унижении: «Ты, наверное, не понимаешь, что я тобой недоволен и разочарован, поэтому я поднимаю децибелы и усиливаю акцент на том, как именно ты плох. За счет применения унизительной лексики я перевожу свое недовольство в нападение, чтобы запугать и унизить тебя, чтобы мне полегчало, а ты стал окончательно виноватым».
У тех, кого часто ругают, сильно заниженная самооценка. Если они и уверены в чем-то, то только в одном — они непоправимо плохи, недостойны хорошего отношения до тех пор, пока не сотворят чудо и не исправятся. Они ощущают себя совершенно бесправными, беззащитными, готовыми к тому, что любой взрослый может обрушить на них свое недовольство. Причем часто за взрослыми остается безоговорочное право на унижающее поведение, но если ругается ребенок, то его поведение также безоговорочно считается недопустимым. И потому он со временем становится лишь стороной, «принимающей чужие ругательства». Без права защититься, без права остановить унижение, без права ответить или усомниться в правоте унижающего.
И потому такие дети очень старательны. Слишком страшно и неприятно быть постоянным объектом унижения. Они могли бы сделать в сотни раз больше и лучше, если бы огромное количество сил не уходило у них на это упреждающее старание. Чтобы не вызвать постороннего недовольства, они вынуждены постоянно сдерживать свои чувства, отслеживать, контролировать себя и окружающее пространство.
В некоторых случаях, уже ближе к подростковому возрасту, в качестве сопротивления постоянной ругани и унижениям, ребенок из послушного и доброго может превратиться в «грубияна» и «хама», который отплатит им той же монетой. Такой ребенок предпочтет компанию, в которой он будет принят, дому, в котором его ругают. И потому ругающийся родитель вопреки своим ожиданиям никогда не получит ответного уважения и почитания.
Дети, которых постоянно унижают, учатся самоуничижению. Обратной стороной проявленных унижений может быть и ответное желание унижать, причинять боль другим, проявлять жестокость, насилие, садизм.
Альтернатива ругательствам и унижениям — уважительное отношение к ребенку. Умение извиняться за проявленную в аффекте родительскую грубость. Способность разбираться с собственными чувствами, чтобы не направлять на ребенка те, которые ему не предназначены. Осознание того, что подавление и унижение другого приводит либо к саморазрушению, либо к желанию разрушить. А усилия, направленные на то, чтобы услышать, понять, уважительно отнестись, как правило, оборачиваются обратной готовностью понять, услышать, уважать.
Есть еще несколько условно «положительных» излюбленных родительских интервенций, которые применяются с не меньшим воодушевлением, с такой же верой в действенность и необходимость этих мер.
Похвала
Похвалы щедро раздают те родители, которых в свое время замучили критикующие родители. Кажется, что хвалить — значительно полезнее, чем ругать или критиковать, но это верно лишь отчасти. Конечно, критика и унижение — плохой «компост» для роста и развития. Но важно помнить, что и похвала — это та же оценка, только положительная.
Послание при похвале: «Я замечаю, когда ты что-то делаешь хорошо. Я рад этому. И еще мне важно, чтобы ты понял, что делать что-то хорошо — это означает меня радовать. Я хочу убедиться, что тебе и впредь будет приятнее меня радовать, чем огорчать».
Ребенок, которого много хвалят, будет так же сильно зависеть от внешних оценок, как и тот, которого критикуют. Он будет учиться считывать потребности среды и ожидания
окружающих и выполнять их, им соответствовать. При этом он не будет знать, чего же хочет именно он, каков он и что собой представляет.
Он будет испытывать колоссальный страх перед угрозой разочаровать гордящихся им близких. Неуспех или поражение, без которых все же не обходится ни одна жизнь, могут серьезно его подкосить, потому что страх потерять расположение и восхищение близких совершенно лишает опоры. Желание нравиться и необходимость покорять могут приводить к истерическим или нарциссическим особенностям в характере ребенка. И научиться выписывать себе разрешение «не работать на похвалу» будет весьма непросто.
В качестве сопротивления постоянной похвале может появиться и отказ от любой деятельности, которую можно оценить, неделание в принципе. Если ребенок понимает, что до заданной планки ему нипочем не добраться и похвалу — знак того, что он принят и любим, не получить, то он, весьма вероятно, уйдет в другие защиты: недоделанные дела, незаконченные проекты, только обещания, пассивное сопротивление каким-либо достижениям, скрытый или открытый саботаж, очень серьезные и освобождающие от родительских ожиданий болезни.
Регулярная похвала отнимает у детей свободу, свободу быть любым, совершать ошибки, пробовать, учиться и осваивать постепенно. Похвала требовательна, провокативна, коварна и пронизана ожиданиями. Тактически, сиюминутно она делает наших детей сильнее, но стратегически, в перспективе — лишает их сил, заставляя львиную долю усилий тратить на старание, на «делание вида», а не на дело. К тому же похвала вызывает у детей мучительный страх разочаровать тех, кто уже один раз их похвалил.
Альтернатива похвале. Так же как и в случае с критикой, неплохо бы избегать каких бы то ни было оценок. Лучше интересоваться, спрашивать, позволять ребенку оценивать самому. Лучше говорить о том, какие чувства это рождает, какие ассоциации, ощущения, желания. Однако это действительно сложно для обычного родителя выразить весь комплекс чувств по поводу поступка или какого-нибудь творения своего ребенка. Гораздо проще сказать «Молодец», «Замечательно», чем «Мне интересно, о чем ты думал, рисуя это», «Мне нравится, что ты так усердно готовился к этой контрольной».
Игнорирование
Несмотря на то что при игнорировании не произносится никаких слов, тем не менее оно тоже является интервенцией, причем весьма сильно воздействующей на ребенка. Традиционно игнорирование считается менее агрессивным и «вредным» для психики ребенка актом, чем открытое выражение недовольства, но это иллюзия.
Послание, получаемое ребенком при игнорировании: «Когда ты поступаешь плохо, я наказываю тебя отвержением. Я демонстрирую тебе, что в данный момент ты настолько плох, что я отказываю тебе в общении со мной. Я горжусь тем, что не бью тебя в этот момент и не ругаю. И тогда я — хороший родитель, потому что сдерживаюсь, а ты — плохой ребенок и потому будешь страдать, пока не попросишь прощения или пока я тебя не прощу».
Важно отдавать себе отчет в том, что эта традиционная «пытка» отсутствием нашей реакции — манипуляция, которая рождает в детях сильную эмоциональную зависимость. Потому что родительское отвержение вызывает в ребенке глубинный страх — страх не выжить, если вся семья его отвергнет, и он окажется на улице, то есть лишится взрослой заботы. Наше взрослое сознание спокойно манипулирует этим детским страхом, потому что мы осознаем, что не собираемся отказываться от детей. Но ребенку это далеко не так очевидно, как нам, и страх оказаться отвергнутым всеми вызывает в нем панику, и потому такой ребенок будет делать все, что угодно, только бы не сталкиваться с угрозой игнорирования.
Постоянно переживаемый риск отвержения приводит к формированию слияния, как механизму, в процессе которого ребенок учится считывать малейшие колебания настроения родителя, учится под него подстраиваться, стараясь угадать и сделать все, что нужно. Он учится пассивной агрессии, потому что активная агрессия в таких отношениях строго запрещена.
Он отказывается от своих желаний в пользу родительских, потому что боится, что проявление им своих чувств и желаний вызовет наказание молчанием. Сопротивляться игнорированию на этапах раннего детства практически бесполезно. Маленький ребенок вынужден подстраиваться под родителей, иначе ему не выжить.
Однако если ребенок ощущает, что может сломать взрослую блокаду, то он идет на риск и становится истеричным, манипулятивным, капризным, в надежде прервать родительское игнорирование. В некоторых случаях в подростковом возрасте реакцией на такую родительскую манипуляцию может быть открытый протест и агрессия.
У ребенка, с которым резко обрывают связь, отвергают, всем своим видом показывая недовольство, забирают его настоящее. Мы отнимаем у него покой и уверенность в том, что он по-прежнему будет любим. Потому что отверженный ребенок не может жить настоящим. Он или переживает прошлое, сожалея и мучаясь о том, что он «натворил» тогда, или живет будущим, в котором мама уже перестанет дуться, обижаться, молчать, и тогда можно будет снова начать жить: радоваться, играть, замечать мир вокруг. Потому что пока нет уверенности в том, что мама по-прежнему является мамой и мир не встал на свои места, то жить и дышать полной грудью весьма проблематично.
Альтернатива игнорированию — проявление своих чувств. Бывает, что вы разозлились на ребенка так сильно, что у вас нет никакого желания с ним разговаривать. В таком случае лучше сказать ему об этом: «Я так зла, что не могу разговаривать, вот успокоюсь и поговорю с тобой». В этом случае ребенок поймет, что он сделал что-то, что вас разозлило, но он не отвержен и связь с вами не утеряна. Ребенок вполне может выдержать вашу злость, тем более злость, адекватную ситуации и проступку. Ребенок понимает, что взрослый может рассердиться, если причинить ему боль или доставить неприятности. Когда злость пройдет, то можно и поговорить, рассказав, что он сделал не так.
Важно осознать, что наказание показательным игнорированием — это причинение серьезной душевной боли вашему ребенку, и оно будет иметь последствия в будущем, потому что является для него сильным стрессом. Любое обозначенное действие переносится легче и не воспринимается как отвержение. «Мне надо побыть одной полчаса, пожалуйста, не беспокой меня»; «Мне нужно успокоиться, потом поговорим»; «Я очень устала и уже не могу тебя внимательно слушать, давай ты расскажешь это мне завтра». И еще, как профилактика отвержения, безотказно действует искренний посыл, который существует в душе почти каждого родителя и в который каждому ребенку важно верить: «Мы тебя любим». Как жаль, что он озвучивается значительно реже, чем существует в нем детская нужда.
Наших детей действительно формируют наши воздействия. Вот только у многих родителей как будто разорвана связь между тем, что они делают в отношении своих детей, и тем, что хотят получить в результате воспитания. И получая совсем не то, что ожидали, они склонны по-прежнему обвинять во всем собственных детей, не желая брать ответственность за свои родительские ошибки.
Большинство родителей совершают ошибки. Хотя бы потому, что манипулировать ребенком легче, и под угрозой стыда, потери безопасности, страха быть отверженным, плохим, раскритикованным ребенок быстро сделает все, что от него требуется. И вы можете поступать, как захотите, потому что большинство из описанных интервенций не считаются актом насилия и не будут преследоваться по закону. Но большинство из них эмоционально насильственны и вызывают описанные мной, но до конца не раскрытые в данном описании пагубные последствия для психики. Наша минимальная ответственность заключается в том, чтобы хотя бы осознавать это. Мешает же нам делать это эмоциональная и психологическая незрелость»
© Млодик И.Ю., 2012

Отрывок из биографии Карла Витакера, семейного психотерапевта, автора прекрасных книг по терапии:

" Детство, прошедшее на отдаленной от других домов ферме около городка Реймондвиль в штате Нью-Йорк, не подготовило меня к городской жизни. На ферме не было ребят, с кем я мог бы играть – лишь груз бесконечной работы да глубокое религиозное давление со стороны матери, верившей, что можно попасть на Небо, только творя добрые дела. Сотня коров, полдюжины лошадей, дюжина свиней, сотня цыплят и пятьдесят овец требовали нашего внимания. Работа с четырех утра до десяти вечера. И постоянно перед нашими глазами – смерть и рождение. Было естественно в воскресное утро убивать цыплят себе на ужин, резать свиней на зиму и выращивать самим еду. Смерть сопровождала все мое детство, а трудоголизм был не чертой характера, но насущной необходимостью мира, в котором мы жили. (Этот суровый опыт детства оказался хорошей “школой жесткости”, что пригодилось потом, при работе в больнице гетто Нью-Йорка). Мать одна управлялась с бывшим особняком, где было с десяток спален, а отец работал на 500 акрах земли с помощью лишь одного наемного рабочего. Каждый вкалывал как вол. Случались времена веселья, но редко, как исключения из нашей жизни. Мать и отец существовали в разных мирах: она вела хозяйство внутри жилища, а он занимался внешним миром. Они были так заняты весь день, что легко понять, почему я не видел ссор – для них просто не было времени! Но и особой нежности я не видел, хотя иногда мать приставала к отцу, и он при этом краснел, как двенадцатилетний.
В нашей семье существовала сильная система контроля, но большей частью мы обходились без слов. Воскресный день означал церковь, а не игру. Религиозные обряды были частью любой трапезы. И постоянный поток людей из околосемейной орбиты. Дочь одной из близких подруг мамы жила с нами несколько лет после смерти своей матери. Сирота из Бруклина приезжал жить у нас каждое лето. Женщина, больная астмой, которую я так и не научился называть по имени, около года жила с нами, не знаю, почему. Соседка, у которой муж умер от рака, пробыла у нас около шести месяцев, приходя в себя после потери. У нас было нечто вроде приюта для окрестных жителей. Сейчас мне это представляется своего рода психотерапией, а тогда было чем-то в порядке вещей."

Мне кажется, из детства я выехал, а вот до пункта назначения — «взрослости» — не добрался. Так и живу в автобусе.
(Эльчин Сафарли)

Жила-была одна принцесса, и мечтала она о том, что однажды придет прекрасный принц, который ее поцелует…
Жил-был один принц, который мечтал о том, что однажды придет прекрасная принцесса и поцелует его...
И вот эти две жабы встретились...

Вам никого не напоминают герои этого анекдота?
...
Точно никого?
…
А вот мне напоминают массу людей, которые всю жизнь «в поиске»… Кого? Естественно, партнера, который предназначен специально для них…

В детстве маленькие девочки грезят о благородном, белокуром (возможны варианты), неуязвимом красавце, который спасет их «из заточения» (в родительской семье или в «серой» скучной жизни), возьмет в жены и будет заботиться до (синхронного!) окончания их дней… В мире розовых девичьих комнат, плюшевых игрушек и кукольных домиков такие мечты кажутся реальными как никогда…

Повзрослев, и совершив парочку ошибок, они начинают мечтать о «настоящем мужике», «за которым, как за каменной стеной»…Только вот и он как-то не торопится их найти…

Думаете, это только девичьи мечты? Как бы ни так. Где-то по жизни бродят и Прекрасные Принцы в поисках Принцесс, которых им предстоит спасти. Только ни одна реальная девушка не соответствует списку их требований. Все какие-то «уродины» и «стервы» попадаются…Вот, если бы точно знать, что очередная избранница является именно той идеальной партнершей, которая ему нужна. Ведь, предыдущая оказалась не такой, да и две перед ней тоже, да и первые 10 тоже были, как-то, не очень»…

Если вы назовете объект их поиска Прекрасным Принцем или Принцессой, они страшно обидятся…Что они маленькие что-ли, чтобы с ними так разговаривать? У них все серьезно. Они ищут «вторую половинку» (вы ведь читали Платона?), «родственную душу», или идеально совместимого партнера ("дуала", например)… Говорят, что если его найти (а он, видимо, хорошо прячется), то не нужно приспосабливаться друг к другу, все сразу, раз и навсегда, будет хорошо…

Ах, эта судьбоносная встреча с правильным человеком… Эта мечта манит нас с самого детства, о ней рассказывают волшебные сказки, ее активно «транслирует» киноиндустрия, литература и «сарафанное радио». Ведь где-то, когда-то, с кем-то, это точно случилось… Главное ждать и верить. Как только мы найдем идеального человека, одиночество, боль и страх закончатся навсегда. Этот правильный человек мгновенно нас поймет и полюбит, будет всегда относиться к нам с глубочайшим уважением и чувствительностью, ему не нужно ничего говорить о своих желаниях, он все понимает «без слов» и что бы мы не пожелали, того же хочет и он… Мы можем во всем на него положиться, ведь мы созданы друг для друга, и вся наша жизнь была лишь подготовкой к этой встрече…

Некоторые так и проводят жизнь в бесконечном ожидании или «тестировании» (зато какой увлекательный процесс: «нашел-потерял-снова нашел - а нет, опять ошибся…»). Пока человек не совершает выбор, он живет в мире безграничных возможностей, но, по сути, он не живет, «не проявляется», остается человеком-невидимкой. Например, сводит всю полноту личности партнера к выполнению какой-то одной функции или предпочитает безнадежно влюбляться в «недоступные объекты»: терапевтов, людей состоящих в браке и т.д., так никогда и не решаясь на реальные отношения. Он живет в «башне из грез», даже не пытаясь узнать, насколько любимый человек соответствует его фантазиям о нем. Идеализацию любить, конечно, проще… Таких людей окружают виденья и сны, а не люди…

Другие, напротив, еще с юности одержимо стремятся к браку, страстно мечтают вступить в союз «освященный небесами» и, как только находят подходящий объект(?), тут же «кутают его в покрывало своих проекций»...

и тащат к алтарю…

А, затем, в зрелом возрасте шутят, что кольца – это начальный счет между женихом и невестой: 0:0, или чеки от гранат. То есть, свадьба, по этой версии – это начало войны, в которой каждый из супругов обязательно подложит другому гранату. Или, как вариант, кольца – это кандалы и наручники… Для кого-то кольцо всевластия, для кого-то из пары – рабства…

А чего вы хотели? Даже в сказках после свадьбы так и написано: «Конец».

А ведь все так красиво начиналось…
Невеста в воздушном белом платье, трогательно серьезный жених, цветы, свадебный вальс под звон хрустальных бокалов, смущенное «да» в ответ на вопросы о любви и верности, обручальные кольца - символ бесконечной любви, у которой нет «начала и конца» …
В день свадьбы невеста смотрит на жениха и думает: "Вот и наступил тот день, о котором я так долго мечтала. Самый чудесный момент моей жизни. Мой жених умен, сексуален, силен...И почему это люди говорят, что брак - это нелегкое испытание? Наверное, они просто не умеют выбирать себе партнера. А вот я уверена, что выбрала того, кого нужно!".
Жених смотрит на невесту с гордостью и думает: "Она прекрасна. Я знаю - она меня понимает, любит и верит в меня. Именно о такой женщине я всегда мечтал. Не могу понять, почему другие мужчины жалуются на своих жен. Моя любимая особенная, не такая, как другие".

На свадьбе также присутствуют родители жениха и невесты. Матери плачут от радости. А может и не только от радости...Возможно, они вспоминают дни своих свадеб - ведь они тоже выглядели тогда счастливыми....Куда все ушло? Их слезы - не только проявление радости, но и след горечи, которая возникает от утраты надежд и мечты...Они молятся, чтобы у их детей все сложилось иначе...
Так почему отношения мужчины и женщины, изначально полные радужных ожиданий и обещаний, постепенно превращаются в кошмарный сон, становятся жестокой силовой борьбой или оборачиваются холодным равнодушием?

И почему мы ничему не учимся и раз за разом повторяем одни и те же мучительные сценарии?

Что разрушает отношения?

Среди множества причин, одной из главных является попытка компенсировать в отношениях с партнером недостаток родительской любви и принятия. Например, в случае отсутствия одного из родителей (многие ли сейчас воспитываются в полных семьях?), когда нет реального представления об отношениях мужчины и женщины, фантазия безгранична, и партнер должен восполнить все то, что не дал, «рассосавшийся в пространстве и времени» родитель, удовлетворить все наши детские потребности… А, возможно, родитель был, но, нам так и не удалось «дождаться» (?) его любви… («добиться» (?), «заслужить» (?))

Проблема в том, что вступая в отношения (в том числе брачные), некоторые из нас «забывают» сепарироваться от родительской семьи, и бессознательно ждут, что партнер «усыновит (удочерит) их». И, даже если родителей трудно в чем-либо упрекнуть, например, у мужчины была самая замечательная мама на свете, то, кто сможет ее превзойти? Этот «избранный» обычно ищет женщину, которая подобно матери, будет всю жизнь не спускать с него восхищенного взгляда. От своей подруги он потребует безусловной любви, самоотречения и преданности. Он привык, что мама (читайте, женщина) всегда удовлетворяла его потребности и желания, предугадывала любой его каприз, потакала любой его прихоти… Вся ее жизнь была подчинена только сыну. Он привык к тому, что женщина должна оберегать его от любого негатива и дискомфорта. Он не умеет терпеть, ждать, не понимает, что такое ограничения и запреты. Он вырос физически, но, психологически остался на уровне маленького ребенка.

А с чего бы его подруге проявлять «материнскую заботу»? Ведь мужчина – не ее ребенок. К тому же, она сама может иметь тот же психический статус. Это она — маленькая, это ей нужен хороший, добрый папа, поскольку в ее представлении «любовь» обещает ей исполнение всех ее мечтаний. Ей не нужен второй ребенок в семье, ей нужен папа, которого в любой момент можно дернуть за рукав: «Мне страшно (беспокойно, тревожно)» и в ответ услышать: «Все в порядке, малыш, я с тобой. Все будет хорошо. Я прослежу…».

Я тебе — мама. Ты мне — папа.
Строим песочный дом.
Море встаёт на задние лапы.
Ветер виляет хвостом.
Солнце лижет мокрые щёки.
Папа, купим щенка?
Стены надёжны. Башни высоки.
И столько ещё песка!..
(В.Павлова)

Один из классиков семейной терапии К.Витакер утверждал, что в случае брака «соответствие между партнерами абсолютно полное. Оно заключается не только в том, как супруги дополняют друг друга сейчас, но и в том, как каждый воспринимает другого с точки зрения развития их отношений. В выборе партнера учитывается, насколько он подходит к моей депрессии или моему садизму, и это необходимо для раскачивания качелей брака. Не стоит верить тому, кто скажет, что женился ради карьеры или потому, что был пьян. Компьютер в нашей голове с биллионами клеток выбирает совершенно соответствующий себе другой компьютер, к которому можно подключиться… Даже, если «перед вами алкоголик – маленький мальчик, и вдобавок голодный. Женился на ответственной женщине, любящей и заботливой. Вы удивляетесь: как это ее угораздило связаться с таким человеком? Он как четырехлетний со своей вечной бутылочкой, а она выглядит вполне взрослой. Побудьте рядом с ними побольше. Окажется, что и она тоже – девочка четырех лет! Мамина четырехлетняя дочка, заботящаяся о братишке. Она так и осталась функцией на всю жизнь, не став личностью. Она бесконечная череда ролей. Он ребенок, она функция, а людей нет! Чем больше работаю с супругами, тем больше убеждаюсь, что эмоциональный возраст мужа и жены одинаков» («Полночные размышления семейного терапевта»). Можно спорить с Витакером (кстати, прожившем полвека в браке), благо теорий выбора партнера много, но, суть остается той же – иногда, взрослея, "мы перепрыгиваем некоторые ступени (развития), - этого не прощает нам ни одна ступень» (Ф.Ницше). Бегство от (из)отношений – это бегство от решения задач возраста. Попытка двух детей «слиться» в одного взрослого ни к чему хорошему не приводит.

В фантазии мы проецируем на партнера свое представление о том, каким он должен быть. Мы живем надеждами. Ровно до тех пор, пока наш Внутренний Травмированный Ребенок, не начинает требовать «свое»…

«У каждого из нас есть корзина, в которой мы храним те потребности, которые не были удовлетворены в детстве. Как правило, эта корзина остается глубоко «в подвале» нашей души, и мы о ней забываем. Фактически, мы можем даже не догадываться, в чем именно состоит потребность. Но состояние любви как будто вытягивает воспоминания из корзины, а с этими воспоминаниями приходят все забытые и отложенные «на хранение» стремления быть любимым. И вот, бессознательно, мы совершаем небольшое путешествие к себе «в подвал» и начинаем искать корзину. Найдя ее, мы говорим:

– Так‑так, она (или он) говорит, что любит меня. Сейчас проверим. Попробуем потребность № 8 (потребность № 8 не очень большая).

Поскольку это действительно небольшая потребность, наш любимый человек, скорее всего, будет счастлив ее выполнить. В конце концов, на то и любовь, разве нет? Затем наш любимый человек, в свою очередь, протягивает руку к своей корзине и вытаскивает одну из собственных потребностей. Эта игра может продолжаться довольно долго. Чем привычнее становится «путь» в корзину, чем более мы осваиваемся и привыкаем к партнеру, тем увереннее растут наши ожидания. В конце концов, ведь мы всю жизнь ждали, что наши потребности будут удовлетворены. И тогда мы начинаем вынимать более крупные и значимые потребности; а наш партнер в ответ делает то же самое. «Мне абсолютно необходимо, чтобы ты был(‑а) со мной все время», – требует зависимый партнер, а независимый: «Я хочу, чтобы ты дал(‑а) мне пространство, в котором я нуждаюсь, но ты не должен(‑на) уходить или встречаться с кем‑то другим».

Наступает время, когда наш Ребенок в панике накладывает на любимого человека обязательство осуществить все потребности, которые не удовлетворили родители. Тогда и начинаются трудности. Глубоко внутри мы считаем, что любовь подразумевает удовлетворение потребностей, и другой должен оградить нас от всех наших страхов и боли. Это и есть любовь, думаем мы. Два бессознательных Ребенка, каждый со своими страхами, потребностями, требованиями и ожиданиями, взаимодействуя друг с другом, создают кромешный ад. Эти два раненых, нуждающихся Ребенка сталкиваются друг с другом лицом к лицу. Они не способны ни понять, ни удовлетворить потребности друг друга. Они подходят друг к другу не в уязвимости, а с требовательностью»(Томас Троуб).

Что происходит дальше? Начинается борьба за то, кто в этой паре отвоюет себе положение ребенка, а кому будет навязано положение родителя. Нередко средством этой борьбы оказывается болезнь: партнеры соревнуются в том, кто из них «более болен», и выигравшему достается приз — желанное положение «ребенка-в-семье», а проигравшему – обязанности родителя…

В борьбе за удовлетворение своих потребностей, мы применяем все «нажитые» (разработанные) Ребенком к этому времени стратегии… «Стратегии – это образцы поведения, которым научился наш Ребенок в стремлении получить недоступное желаемое. Это наши механизмы выживания. Это модели поведения, которым мы научились в прошлом, но бессознательно применяем к настоящему». (Томас Троуб).

Рассмотрим эти стратегии, описанные Т.Троубом, подробнее:

Стратегия № 1: «Молот» – требование и обвинение

Когда мы не получаем того, чего хотим, наш Внутренний Травмированный Ребенок приходит в бешенство, обвиняет и требует. Он стремится любой ценой добиться своего: «Я этого заслуживаю, я хочу это сейчас, и мне нет дела до твоих потребностей или оправданий».. Его агрессия питается яростью Ребенка, который подвергался насилию, которого игнорировали, в которого вторгались, которого унижали или оскорбляли. За обвинением стоит требование, чтобы другой немедленно изменился.

Когда мы используем «Молот», это вызывает в других ответную агрессию, они закрываются, устраняются от контакта, что в свою очередь, усиливает панику нашего травмированного Ребенка и «Молот» становится еще интенсивнее. Прибегая к «Молоту», мы чувствуем некоторое удовлетворение оттого, что, по крайней мере, способны выражать себя с силой. Но пока эта энергия используется не просто для выражения, но с целью повлиять на другого, это – стратегия.

Стратегия № 2: «Наживка» – манипуляция

Ребенок в панике, живущий в теле взрослого, очень изобретателен и использует все возможные способы манипуляций. Мы манипулируем посредством денег, любви, секса, ума, силы, возраста, чувства вины, углубленности в себя, признания или заботы. Мы манипулируем, обижаясь, резко отсекая контакт или притворяясь, что нам все равно или ничего не нужно. Мы учимся этому с детства, очень рано усваивая, что честность и прямота не помогают добиться желаемого.

К несчастью, со временем, наше манипулятивное поведение становится бессознательным, и мы не распознаем его. Другие видят нашу склонность манипулировать и отстраняются, чтобы защитить себя. Наш Ребенок чувствует себя еще более брошенным и испуганным...

Стратегия № 3: «Кинжал» – стратегия мести

Когда нам причиняют боль, мы можем отреагировать на это сразу. Но чаще мы слишком шокированы, «смяты» и унижены, чтобы отозваться тут же. И поэтому мы надеваем маску, которая демонстрирует, что нам все равно, и откладываем обиду «на хранение». Внутри мы не успокоимся, пока не вернем боль назад. Мы можем мстить прямо, например, путем наказания, внезапного отчуждения, унижения или сарказма. Мы можем делать это косвенно, организовывая что‑то такое, что ранит другого. На месть могут уйти годы, но, наш раненый Ребенок злопамятен, как змей.

Не всегда есть возможность отомстить обидчику напрямую, и, иногда, сами того не понимая, мы начинаем мстить близким за обиды детства, они «принимают на себя огонь» за все наши «закопанные» обиды прошлого.

Стратегия № 4: «Чаша для подаяния»

Когда мы приходим в отчаяние от невозможности получить любовь, мы отказываемся от всяких дальнейших попыток сохранить достоинство, и начинаем умолять… Чем больше мы просим подаяния, тем хуже себя чувствуем. У некоторых из нас вошло в привычку «нищенствовать»... При этом, мы все время ожидаем, что будем отвергнуты. К несчастью, это убеждение, как правило, создает именно тот отклик, которого мы боимся. Мы низводим себя до нищих, и именно из‑за этого другой отталкивает нас… Это приводит нас в еще большее отчаяние…

Стратегия № 5: «Опрокинутая чаша для подаяния» – отчуждение

Когда мы окончательно понимаем, что не сможем изменить другого, мы чувствуем глубокую безнадежность ситуации и уходим в свое «убежище» – знакомое, безопасное изолированное пространство внутри. Именно туда мы отступаем, если все стратегии терпят поражение. Мы заваливаем вход большим камнем и чувствуем, что нам одиноко. Отчуждение ничего в действительности не решает. Мы не можем жить без любви. Если мы сдаемся, это приводит нас к глубокой депрессии или цинизму. Большинство из нас некоторое время пребывает в отчуждении, но, поскольку наша потребность в любви непреодолима, в конце концов, мы выходим из убежища и совершаем следующую попытку. Она продолжается, пока мы снова не обнаруживаем, что не получаем того, что хотим. Тогда мы снова прибегаем к стратегиям. Они не работают. Мы отступаем... Довольно безрадостный порядок. И все же мы делаем именно это, потому что не знаем как поступить иначе…

Как избавиться от стратегий?
Чрезвычайно трудно увидеть собственные стратегии. Мы атакуем физической, словесной или сексуальной агрессией, но, как правило, не видим, что наше поведение поддерживается «топливом» обид за раны прошлого и паническим страхом не получить того, в чем мы отчаянно нуждаемся, поэтому считаем свое поведение совершенно оправданным, и до последнего защищаем его уместность и адекватность.

Попробуйте понять, какие у вас любимые стратегии?

К каким из них вы прибегаете, когда вам нужно удовлетворить ту или иную потребность? Взгляните внимательно: что вы делаете, когда чего‑то хотите? Что вы делаете, когда не получаете то, что хотите? Можно ли как-то иначе удовлетворить ваши потребности, не прибегая к стратегиям? Как именно?
Если мы ничего в своем поведении не меняем, наши потребности в любви хронически не удовлетворяются, и, тогда возможны несколько вариантов развития событий:

1. Разочарование в партнере, который не оправдал наших надежд. Поиск более подходящего партнера.

Как только возникают трудности и конфликты, иллюзии разрушаются, и наступает разочарование. Тогда, вместо того, чтобы увидеть, над, чем нам самим нужно работать, мы обвиняем «другого» в том, что наши ожидания не оправдались. Голос внутри нас говорит «Если возник конфликт, пришло время расставаться. Проблемы означают, что вы несовместимы друг с другом, и ты просто не с тем – правильным человеком. Спорить, ссориться и пытаться что‑то решить – просто пустая трата времени. Решать нечего; пришло время найти кого‑то другого. Отношения не должны быть трудными или превращаться в борьбу. Правильный человек удовлетворит все наши потребности».

2. Отрицание и ложная самодостаточность.

Пережив опыт разочарования в отношениях, мы делаем вывод: «Пора оставить надежды встретить кого-то, кто может тебя принять, понять и полюбить. Этого, похоже, никогда не будет. Никто не позаботится о твоих потребностях лучше тебя самого. Прими свое одиночество, потому что такова жизнь. Ты можешь сам о себе позаботиться. Нет ничего такого, что ты не можешь дать себе сам, и это оградит тебя от многих трудностей.

Если ты снова кого-то полюбишь, то, в конце концов, окажешься разочарованным и снова одиноким».

К чему такой вариант жизни, обычно, приводит? «Избегая страха открыться своим потребностям, мы отрицаем то, что они у нас вообще есть. Живя внутри кокона из образов себя, мы все силы тратим на контроль. Мы гордо называем себя Независимыми (а если точно то «Антизависимыми»). Фантазию о том, что можно прожить, полагаясь только на себя, мы, как правило, «подпираем» аддикциями. Например, нас тянет к непрерывной работе, алкоголю, наркотикам, сексу и т.п.

Иллюзия самодостаточности ограждает нас от страхов так же мощно, как и романтическая мечта. Она прячет нас в изоляции, где нам никогда не приходится признавать свой страх или сталкиваться с ним лицом к лицу. И до тех пор, пока мы не выходим из изоляции и не осмеливаемся к кому‑то приблизиться, страх не возникает. Цена, которую мы платим за эту позицию, – отсутствие контакта с собственной уязвимостью. А если мы не чувствуем себя уязвимыми, у нас в жизни не может быть любви» (Т.Тоуб).

3. Сознание обвинения.

Следующая иллюзия гласит, что во всем всегда виноват другой человек. Проблема постоянно вне нас: виновато окружение или ситуация неправильна. Так или иначе, мы не можем или не хотим видеть, за что отвечаем сами. А ведь другой человек или ситуация – это только наше зеркало. В пылу разочарования или фрустрации мы почти инстинктивно двигаемся в обвинение, вместо того чтобы оставаться с болью. Почему бы нет? Так удобно обвинять, вместо того чтобы чувствовать боль.

Наши отношения разрушает неспособность пройти через испытания и тяжелые периоды в жизни, ведь многие из нас живут в иллюзии, что совместная жизнь – это бесконечный праздник, естественное продолжение свадебного торжества… «Ах, кружите меня, кружите» – думает невеста, «Ах, целуйте меня, целуйте» - вторит жених… Вот только, неизбежно наступает момент, когда «тускнеет» первоначальная влюбленность, проходит момент очарования, и приходится спускаться с неба на землю… После медового месяца или «конфетно-букетного периода» наступает бытовая жизнь. А быт – это такая субстанция, которая часто подминает под себя романтические чувства, оставляя вам только скуку и бесконечную усталость… И тогда для молодоженов или наивных влюбленных отношения часто оборачиваются жестоким прозрением… Партнер – Прекрасный Принц? Партнерша – Прекрасная Принцесса? Как бы ни так, а граф Дракула и Ведьма не хотите? Даже, если у первого аристократизм, манеры и замок, в наличии, а с красотой второй трудно поспорить. Очнувшись от страсти, влюбленные понимают, что значит пытаться выжить рядом с человеком, который так и не повзрослел и может жить «только за счет чужих ресурсов, постепенно высасывая из тебя кровь и забирая жизненные силы»...Конечно, я преувеличиваю, но, приблизительно так некоторые клиенты описывают свой опыт совместной жизни, хотя, разумеется, отношения не обязательно должны напоминать «игры на выживание»…

На самом деле, любовь невозможно найти и сохранить, пока мы не столкнемся со своими страхами и не начнем с ними работать. До этого времени наши любовные истории остаются лишь способом избежать столкновения с ними. Мы можем годами носить на себе груз всех страхов и неудовлетворенных потребностей, отрицая их или сводя к минимуму, и продолжать бессознательно ждать, что однажды они будут осуществлены. Блаженны верующие. Как правило, жизненный путь каждого человека предполагает, что рано или поздно наступает момент, когда нужно освободиться от «рабства» детских фантазий с их «сказочными богами» и «примитивным мышлением» и пройти пустыню реальности полную преград, скитаний, разочарований, приобретений, потерь и суровых испытаний. И здесь в этой пустыне уже не спрятаться в воображаемых замках или выдуманных райских садах – нам приходится смотреть жизни в лицо, и лицо это не всегда приветливое. Может быть, кому-то и повезет найти оазис, но вокруг него — все та же суровая реальность. И вот мы идем по этой пустыне свободные от иллюзий с потерянным раем детства внутри, с обманчивой надеждой дойти, наконец, до счастья, которое, как выясняется у каждого свое…Не каждому удается пройти этот путь, потому что совместная жизнь требует отказа от фантазий об идеальном «индивидуальном рае», когда ты № 1 в жизни… Расставание с детскими иллюзиями – это маленькая смерть… Что-то умирает внутри тебя, когда потеря наивности и эгоизма входит в твою жизнь.

«Любовь – это состояние, в котором ты можешь в большей мере быть самим собой благодаря другому человеку, тоже являющемуся самим собой» (К.Витакер).

Настоящая близость означает, что партнеры не стремятся улучшить друг друга, а учатся одобрять и поддерживать, стараются избавиться от проекций, далеко идущих ожиданий и расчетов, и ценят то, что есть. Настоящая близость заключается в том, чтобы не только радоваться, но, и быть готовым разделить ощущение неудачи, страха и надежды…

Отношения, и, особенно «брак — это длительный разговор, диалог» (Ницше). Чем дольше ты в нем остаешься, тем больше меняешься. Ради того, чтобы быть с кем-то, ради чего-то большего, чем ты сам …приходится учиться, иногда, жертвовать личными интересами…

Выбор есть всегда. Если вы все еще в поисках идеального партнера (-ши), а лет вам этак за тридцать, то я думаю, самое время понять, что дело не в мужчинах (женщинах), которых вы встречаете на жизненном пути, дело в ваших ожиданиях, страхах и сомнениях. Самое время разобраться в себе, и, наконец осознать, что у каждого из нас есть Внутренний Травмированный Ребенок (иногда, даже целый детский сад), но, мы не дети. Мы – взрослые.

Это ребенок в нас всеми силами стремиться получить то, чего так и не получил или защититься от воображаемых угроз. Это ребенок в нас чувствует себя неуверенным, зависит от оценок других людей - а на самом деле сам себя не ценит. Потому что его не замечают. Вы не замечаете его в себе. Наш Ребенок в панике всецело сосредоточен на получении того, в чем он (или она) нуждается. Боль от унизительного обращения в детстве становится разрушительным поведением во взрослой жизни, мы чувствуем в глубине души себя потерянными в этом большом мире, пытаясь по-прежнему соответствовать ожиданиям окружающих. Мы хотим любить, доверять, но, из раза в раз оказываемся разочарованными…

"Одна из причин нашей «несчастливой» судьбы как раз и состоит в том, что мы позволили определять какой она будет нашему Травмированному Внутреннему Ребенку. Но, Ребенок просто не в состоянии справиться с жизненными трудностями. Именно он часто заставляет нас действовать глупо и неэффективно, обрекая на существование в сценарии Проигрывающего. Так может быть, проще и умнее вылечить нашего Внутреннего Ребенка, чтобы он не только не мешал, но даже помогал нам на жизненном маршруте, который, конечно же, можно пройти и без помощи нашего Дитя — с холодной рациональностью взрослого или с занудливым морализаторством родителя. Вот только ни в том, ни в другом случае путешествие длиною в жизнь не доставит нам никакой радости, ибо она — в нашем Внутреннем Ребенке..." (С.Ковалев).

До тех пор, пока мы держимся за фантазию о встрече с уникальным избранником, нам не приходится сталкиваться с разочарованием от того, что нам необходимо работать над собой и взрослеть. Романтическая фантазия ограждает нас от чувства страха, потому что не позволяет нам видеть и проживать жизнь такой, какая она есть. Мы редко осознаем, что наши любовные драмы и погони представляют собой паническое бегство от самих себя. Значительная часть работы по освобождению от страха взросления состоит в том, чтобы увидеть это бегство, понять, что мы давно не живем в ситуации, в которой ничем не можем себе помочь…

Список литературы, использованной при написании статьи:

1. Троуб Т. Лицом к лицу со страхом.Путеводитель на пути к близости.

2. Витакер К. Полночные размышления семейного терапевта. – М.: «Класс», 1998.

3. Ковалев С.В. Мы родом из страшного детства или Как стать хозяином своего прошлого, настоящего и будущего, — Ростов н/Д: Феникс, 2006. — 224 с. (Коды вашей судьбы).

Уласевич Тина Васильевна
Психолог, Гештальт-терапевт Ведущий тренингов

Украдено отсюда

Статья опубликована в книге:
Психологическое консультирование: Проблемы, методы, техники . Ростов-на-Дону: ЮРГИ, 2000, ISBN 5-900548-30-9, с.278-187
© Ромек В.Г., 2000

Каждый год Американская психологическая ассоциация присуждает премию тому психологу, который добивается выдающихся научных достижений в течение первых десяти лет своей работы. Мартин Е.П. Селигман получил ее в 1976 году за теорию выученной беспомощности, а Лин Абрамсон - в 1982 за дальнейшее развитие этой теории.
Такая высокая оценка работ Селигмана не удивляет, поскольку в той или иной степени чувство беспомощности (как и ощущение неуверенности) знакомо каждому. Психологи, занимающиеся консультированием, наверняка вспомнят клиентов в деталях описывающих это состояние и обращающихся в этой связи за помощью.
В этой статье Вы найдете краткий обзор теории Селигмана относительно формирования выученной беспомощности и некоторые рекомендации по применению теории беспомощности в коррекционной работе.
Открытие выученной беспомощности
Мартину Селигману удивительно повезло - уже на заре своей карьеры, в 1964 году, будучи молодым выпускником университета, он сумел сделать наблюдение, которое заложило основу одной из самых известных психологических теорий, дающих объяснение неуверенности в себе и беспомощности. Это его наблюдение тем более весомо, что все выводы, которые привели в конце концов к возникновению стройной теории, детальным образом обоснованы и проверены в многочисленных экспериментах.
Благодаря счастливому стечению обстоятельств, Селигман оказался в одной из известных психологических лабораторий Пенсильванского университета. Руководитель лаборатории - Ричард Соломон в то время проводил серию экспериментов над собаками по схеме классического условного рефлекса И.П.Павлова. Идея эксперимента состояла в том, чтобы сформировать у собак условный рефлекс страха на звук высокого тона.
Для этого их, вслед за громким звуком, подвергали несильным, но чувствительным ударам электрического тока. Предполагалось, что спустя некоторое время собаки будут реагировать на звук также, как они раньше реагировали на электрошок - будут выскакивать из ящика и убегать. Но собаки этого не делали! Они не совершали элементарных действий, на которые способна буквально любая собака! Вместо того, чтобы выпрыгнуть из ящика, собаки ложились на пол и скулили, не совершая никаких попыток избежать неприятностей!
Селигман предположил, что причина может состоять в том, что в ходе самого эксперимента собаки не имели физической возможности избежать электрошока - и привыкли к его неизбежности. Собаки научились беспомощности.
Селигман решил использовать павловскую схему для того, чтобы экспериментально изучить природу беспомощности, понять причины ее возникновения, и таким образом найти пути ее преодоления. Вместе с другим молодым аспирантом - Стивеном Майером - он разработал схему эксперимента, названного им триадным, предполагавшим участие трех групп животных.
Вот как сам Селигман описывает схему этого эксперимента:
"...Первой группе предоставлялась возможность избежать болевого воздействия. Нажав на панель носом, собака этой группы могла отключить питание системы, вызывающей шок. Таким образом, она была в состоянии контролировать ситуацию, ее реакция имела значение. Шоковое устройство второй группы было "завязано" на систему первой группы. Эти собаки получали тот же шок, что и собаки первой группы, но их собственная реакция не влияла на результат. Болевое воздействие на собаку второй группы прекращалось только тогда, когда на отключающую панель нажимала "завязанная" с ней собака первой группы. Третья группа шока вообще не получала." [Селигман, 1977]
Таким образом, две группы собак подвергались действию электрошока равной интесивности в равной степени, и абсолютно одинаковое время. Единственное различие состояло в том, что одни из них могли легко прекратить неприятное воздействие, другие же имели возможность убедиться в безрезультативности своих попыток как-то влиять на неприятности. С третьей группой собак ничего не делали. Это была контрольная группа. После такого рода "тренировки" все три группы собак были помещены в ящик с перегородкой, через которую любая из них могла легко перепрыгнуть, и таким образом избавиться от электрошока. Именно так и поступали собаки из группы, имевшей возможность контролировать шок. Легко перепрыгивали барьер собаки контрольной группы. Собаки же с опытом неконтролируемости неприятностей жалобно скулили, метались по ящику, затем ложились на дно и поскуливая переносили удары током все большей и большей силы.
Из этого Селигман и его товарищ сделали вывод, что беспомощность вызывают не сами по себе неприятные события, а опыт неконтролируемости этих событий. Живое существо становится беспомощным, если оно привыкает к тому, что от его активных действий ничего не зависит, что неприятности происходят сами по себе и на их возникновение влиять никак нельзя. Уже первые эксперименты Мартина Селигмана получили широкую известность, были опубликованы солидными психологическими журналами.
Прекрасное объяснение необъяснимому с точки зрения теории условного рефлекса факту, стройный эксперимент в обоснование выдвинутой гипотезы, первое научное признание - таково было начало карьеры молодого ученого.
Развитие теории: с людьми бывает то же самое...
Не секрет, что возможность непосредственного применения результатов, полученных на животных, к объяснению особенностей поведения человека до сих пор вызывает большие сомнения. Конечно, эти сомнения возникли и у Селигмана, у его коллег - психологов.
Дональд Хирото, молодой американский психолог, в 1971 году попытался проверить, работает ли механизм, обнаруженный Селигманом, у людей [Hiroto, 1974]. Хирото придумал следующую схему эксперимента. Сначала он предложил трем группам испытуемых обнаружить комбинацию кнопок, нажатие которых будет отключать громкий раздражающий звук. У одной группы такая возможность была - искомая комбинация существовала. У другой же группы кнопки были просто отключены. Какие бы комбинации они не нажимали - неприятный звук не прекращался. Третья группа вообще не участвовала в первой части эксперимента. Затем испытуемых направляли в другую комнату, где стоял специально оборудованный ящик. Испытуемые должны были положить в него руку, и когда рука прикасалась ко дну ящика, раздавался противный звук. Если испытуемые касались противоположной стенки - звук прекращался.
Эксперименты Хирото доказали две важные вещи. Было установлено, что люди, имевшие возможность отключать неприятный звук, выключали его и во второй серии экспериментов. Они не соглашались с ним мириться, и быстро обнаруживали способ прекратить неприятные ощущения. Так же поступали люди из группы, не участвовавшие в первой серии. Те же, кто в первой серии испытал беспомощность, переносили эту приобретенную беспомощность в новую ситуацию. Они даже не пытались выключить звук - просто сидели и ждали, когда все кончится.
Два важных факта состояли в том, что у людей существует уже установленный на животных механизм возникновения беспомощности, и что беспомощность легко переносится на другие ситуации.
Влияние беспомощности на продолжительность жизни человека
Новые результаты получили Эллен Лангер и Джуди Роден. Они работали с людьми преклонного возраста в частной лечебнице и и имели возможность кое-что изменить в жизни пожилых людей. На двух разных этажах они дали старикам две почти одинаковые инструкции, различающиеся лишь по степени, в которой старики могли что-либо изменить в окружающей их действительности.
Вот инструкция, которая давала людям право выбора: "Я хочу, чтобы вы узнали обо всем, что можете делать сами здесь, в нашей клинике. На завтрак вы можете выбрать либо омлет, либо яичницу, но выбрать нужно вечером. По средам или четвергам будет кино, но записываться нужно будет заранее. В саду вы можете выбрать цветы для своей комнаты; можете выбрать, что хотите, и унести к себе в комнату - но поливать его вы должны будете сами".
А вот та, которая лишала их возможности влияния, хотя и реализовывала идею абсолютной заботы о стариках: "Я хочу чтобы вы узнали о тех добрых делах, которые мы делаем для вас здесь, в нашей клинике. На завтрак бывает омлет или яичница. Омлет мы готовим по понедельникам, средам и пятницам, а яичницу - в остальные дни. Кино бывает вечером в среду и четверг: в среду - для тех, кто живет в левом коридоре, в четверг - для тех, кто в правом. В саду растут цветы для ваших комнат. Сестра выберет каждому по цветку и будет за ним ухаживать".
Таким образом, получалось, что обитатели одного из этажей дома престарелых могли сами распоряжаться своей жизнью; на другом же этаже люди получали те же блага, но без возможности влиять на них.
Через восемнадцать месяцев Лангер и Роден вернулись в лечебницу. Они установили, что группа с правом выбора оказалась более активной и счастливой, судя по специальным оценочным шкалам.
Они также обнаружили, что в этой группе умерло меньше людей, чем в другой. Этот поразительный факт свидетельствовал, что возможность выбора и контроля ситуации могут спасать жизнь, а беспомощность, возможно, способна убивать..
Что такое "Выученная беспомощность"?
Итак, Мартин Селигман определяет беспомощность как состояние, возникающее в ситуации, когда нам кажется, что внешние события от нас не зависят, и мы ничего не можем сделать, чтобы их предотвратить или видоизменить.
Если это состояние и связанные с ним особенности мотивации и атрибуции переносятся на другие ситуации, то значит - налицо "выученная беспомощность". Очень непродолжительной истории неконтролируемости окружающего мира достаточно для того, чтобы выученная беспомощность начала жить как бы своей собственной жизнью, стала сама управлять нашим поведением.
Пример: Двум группам людей предлагалось решать простые логические задачи, где в серии картинок нужно было обнаружить "лишний" элемент следуя какому-либо принципу. В одной группе испытуемые получали оценки "верно" или "неверно" в случайном порядке (т.е. асинхронно), в другой они (синхронно) получали за правильный ответ оценку "верно", за неправильный - "неверно". В результате в группе с правильными, "синхронными" последствиями количество правильных ответов быстро возрастало, при асинхронности же не наблюдалось значительного улучшения результатов и многие испытуемые довольно быстро отказывались от продолжения эксперимента. Если на их участии настаивали, то они совершали даже большее количество ошибок, чем в начале, поскольку для простых закономерностей пытались найти очень сложные объяснения, искали сложные решения там, где они были очевидны.
Опыт неконтролируемых последствий у животных и людей закономерно приводит к пессимизму и депрессии, к снижению стремления предотвратить трудные ситуации или активно овладевать ими. Ответственны за возникновение этого не столько неприятные или болезненные переживания сами по себе, сколько опыт их неконтролируемости. Именно этим объясняется тот факт, что относительно позитивных последствий Селигман получил схожие результаты. Интенсивное поощрение, возникающее вне зависимости от действий испытуемых - точно так же, как и наказание - приводит к потере инициативы и способности к конкурентной борьбе.
Итак, беспомощность у человека вызывается неконтролируемостью и непредсказуемостью событий внешнего мира. Уже в раннем детстве - в младенческом возрасте человек учится контролю над внешним миром. Помешать этому процессу могут три обстоятельства:
1. полное отсутствие последствий (депривация),
2. однообразие последствий или же
3. отсутствие видимой связи между действиями и их последствиями.
(1) Отсутствие последствий.
Никому в России не нужно объяснять, с чем сталкиваются сироты в большинстве детских домов. Однообразная серая одежда, такая же однообразная и пресная пища, скудная библиотека, занятые своими делами воспитатели и учителя. Однообразие среды дополняется депривацией простого человеческого общения. В замкнутый мирок поступает слишком мало стимулов, слишком мало информации, чтобы растущий человек научился связывать плохие и хорошие поступки с плохими и хорошими последствиями. Разные поступки так или иначе есть всегда. Разных последствий не хватает. Поэтому к моменту выпуска в большинстве случаев молодых людей трудно назвать адаптивными, приспособленными и оптимистичными людьми.
По аналогии с этим "экстремальным" примером мы легко обнаружим зоны потенциальной беспомощности в далеком сибирском поселке, глухой деревне в центре России, в семье начинающего предпринимателя и его жены - учительницы, с утра до поздней ночи занятых каждый своим "бизнесом". Общее во всех этих случаях - бедная на последствия и общение среда, в которой ребенок просто не в состоянии сопоставить разному поведению разные реакции окружения. Этих реакций просто нет. П
Пример: Женщина обращается к психологу с просьбой помочь. Ее уже взрослый сын ничего не желает делать. Семья довольно обеспеченная, у каждого из супругов свой бизнес, сыну они тоже ни в чем не отказывают. Чтобы помочь сыну стать на ноги, отец зарегистрировал для того собственную фирму с поставленным уже бизнесом. Нужно только работать. Но сын и этого не хочет! Он либо сидит весь день дома, либо, что еще хуже - берет машину и отправляется проведывать своих дружков. В общем, делом заниматься не хочет - у него нет к нему никакого интереса. Психолог предлагает попробовать изменить кое-что в отношении к сыну (а сыну уже 26!). Изменить последствия, которые имеют его действия. Отобрать машину и отдать тому, кто ведет дела в фирме. Вернуть машину, если он займется делами фирмы. Выплачивать ему в фирме зарплату в точном соответствии с рабочими часами, которые он там проведет. Если управление фирмой не даст нужных результатов - продать ее или забрать себе в управление. Но в этот момент - перестать платить зарплату. Спустя 2 месяца сын начал вести дела фирмы сам и купил себе на заработанные в удачной сделке деньги собственную машину, чтобы не зависеть от родителей.
(2) Однообразие последствий.
Чтобы избежать пессимизма и беспомощности, последствия как минимум должны быть в наличии. И они должны быть разными. Любой психолог, работающий в милиции или детприемнике, расскажет вам массу ужасных случаев, главным действующим лицом которых были дети из супер-благополучных семей. Неожиданные асоциальные поступки эти, благополучные, дети совершают так же часто, как и дети из детских домов и интернатов. Совершенно неожиданные и немотивированные побеги из семьи, агрессивные действия, кражи, вандализм, не имеющие на первый взгляд никакого разумного объяснения, легко его находят в рамках теории выученной беспомощности. Гиперопека детей из богатых семей, чаще всего связанная с однотипно позитивными последствиями, так же опасна, как и гиперконтроль со стандартно следующим штрафом за любые нарушения. Опасность состоит в однотипности последствий.
Ребенок, который в ответ на разное (хорошее и плохое) поведение, получает совершенно одинаковые (безразлично, приятные или неприятные) последствия, точно так же теряет ориентиры для управления собственной активностью, как и ребенок, вообще никакой обратной связи не получающий.
Пример: Девочка Саша ходит в первый класс с большой охотой, ей все в школе нравится. Но вдруг родители замечают, что интерес стремительно улетучивается, ребенок не хочет делать уроки, с неохотой идет в школу. Ребенка как бы подменили. Лишь случайно родители узнают, что в классе появился новый учитель, который часто ставит четверки и требует выполнять работу над ошибками. Сначала Саша это делала охотно, поскольку сама видела эти ошибки и знала, как их можно исправить. Но новый учитель даже после прекрасно выполненной повтороно работы все-равно ставит четверку. С его точки зрения это - справедливо. Ведь ошибка-то была допущена. Саша очень расстроена. Для нее исчез всякий смысл исправлять ошибки. Как бы хорошо она не работала над ошибками - все равно оценка не улучшается. Мотивация к учебе стремительно, в течение двух-трех дней, исчезает. Родителям, к счастью, удается убедить учителя поощрять ребенка, но интерес к школе восстанавливается очень и очень медлено.
Есть еще одна форма беспомощности, возникающей по причине однообразия последствий. Ребенок или взрослый, который, совершая разные - хорошие и плохие, добрые или злые действия, знает, что все равно его родители (или его статус) защитят его от неприятностей, оказывается беспомощным в такой же степени, как и тот, кто наталкивается на массивную критику, что бы он не делал. Если приблизить эти результаты к реальной жизни, то беспомощность возникает тогда, когда человек (ребенок), пытающийся решить некоторую поведенческую проблему, не находит никакой системы в том, как реагируют окружающие на его действия, и никто ему не помогает обнаружить эту систему.
(3) Асинхронность.
Третья причина беспомощности может состоять в том, что между действиями и последствиями проходит так много времени (асинхронность во времени), что невозможно связать реакции окружения с теми или иными собственными действиями. Порка по пятницам, разнос по понедельникам, выдаваемая случайно и довольно редко зарплата, все это - последствия, которые асинхронны во времени с их причинами. В этом случае зарплата перестает ассоциироваться с результатами труда, критика родителей - с ошибками, допущенными в домашнем задании.
Итог тот же.
Профилактика беспомощности
Выученную беспомощность гораздо легче предупредить, чем лечить: родители должны обеспечить и показать ребенку возможности контроля над внешней средой, должны предоставлять ему синхронную и разнообразную обратную связь - разную в ответ на разные его действия. То же требуется и от руководителей коллективов, если они хотят иметь инициативных и компетентных (а не беспомощных) сотрудников.
В форме простых правил я попробую сформулировать основные принципы поведения, которое помогает другим избежать беспомощности, своего рода рекомендации по ее профилактике. Эти принципы уже многократно опробованы участниками тренинга для родителей и абсолютно безопасны в применении. Повредить ребенку они не могут, хотя, вероятно, и будут означать изменение вашего привычного автоматизированного, а потому и самого легкого, способа взаимодействия с другим человеком.
Итак:
Правила по профилактике выученной беспомощности
(1) Последствия должны быть.
Если жизнь стала однообразна и скучна, то зачем же она нам такая? Познакомьтесь сами и познакомьте партнера с разными сторонами реальности, покажите ему, что именно он (она) может жить и по другому. Предоставьте возможность другому самому найти нужные ему последствия. Не только окружающая среда, но и вы сами создаете последствия. Постарайтесь чаще бывать с ребенком, мужем, женой, сотрудниками - самим собой и своей речью восполнить дефицит последствий.
(2) Последствия должны быть разнообразными.
В ответ на разное поведение ваших сотрудников, вашего ребенка или супруга, вы теперь ведете себя разным способом. Вы злитесь, если он что-то сделал неправильно, радуетесь, если поступки партнера вам приятны, и - вы проявляете свою радость или злость, все многообразие ваших чувств, стараясь указывать точно, с каким именно поведением эти чувства связаны. Не ограничивайтесь обнародованием взысканий, пусть даже - и разнообразных взысканий. Дополните "перечень штрафов" "перечнем поощрений". Старайтесь уравновесить баланс хороших и плохих действий балансом хороших и плохих последствий.
(3) Промежуток времени между поведением и последствиями должен быть минимальным.
Не оттягивайте с реакцией, реагируйте тотчас же и разнообразно. Особенно это важно в случае экстремального поведения, необычно хорошего или необычно плохого.
(4) Случайные реакции лучше постоянных.
Действительно, достаточно глупо выглядят попытки постоянно сопровождать любое поведение партнера своими реакциями. Это и не нужно. Множество специально организованных исследований показали, что несистематические и случайные последствия лучше действуют, чем постоянные. Спустя некоторое время ваш партнер сам научится видеть последствия - без вашей помощи. Помогайте ему в этом время от времени.
На этих принципах основывается консультирование в ситуации выученной беспомощности. Стадия диагноза сводится к проверке существования причин, приводящих к выученной беспомощности, стадия вмешательства - к их устранению.

Литература

Haracz, J. (1988). Learned helplessness: An experimental model of DST in rats. Biological Psychiatry,23, 388-396.
Hiroto, D. (1974). Locus of control and learned helplessness. Journal of Experimental Psychology, 102, 187-193.
Overmier J.B., Seligman M.E.P.(1967) Effects of inescapable shock upon subsequent escape and avoidance responding. Journal of Comparative and Physiological Psychology, 63
Peterson, Christopher (1993) Learned helplessness : a theory for the age of personal control. New York : Oxford University Press, 1993. xi, 359 p.
Seligman, M.E.P. (1991)Learned Optimism. NY Knopf.
Seligman, M.E.P. (1993) What You Can Change & What You Can't. NY Knopf.
Seligman, M.E.P., Reivich, K., Jaycox, L. & Gillham, J. (1995) The Optimistic Child. N.Y. Houghton Mifflin.
Seligman, Martin E. P. (1972), comp. Biological boundaries of learning. New York, Appleton-Century-Crofts xi, 480 p.
Seligman, Martin E. P. (1992) Helplessness : on depression, development, and death. New York : W. H. Freeman,. xxxv, 250 p.
Zullow, H., Oettingen, G., Peterson, C. and Seligman, M.E.P. (1988) Explanatory style and the historical record: Caving LBJ, Presidential candidates, and East versus West Berlin. American Psychologist, 43, 673-682.
Зелигман М. (1997) Как научиться оптимизму, М.: а.о."Вече", с.261-262.
Ромек В.Г. Теория выученной беспомощности Мартина Селигмана // Журнал практического психолога, №3-4, 2000, с.218-235
Хекхаузен Х. (1986) Мотивация и деятельность: в 2-х т., т. 2, М.: Педагогика, с. 112-136

Исаева Ирина Владимировна
Психолог, Гештальттерапевт

От автора: Содержание статьи полностью опирается на результаты многолетней индивидуальной и групповой работы с реальными клиентами.

"Женско-мужские отношения – это основная тема, с которой обращаются ко мне женщины в возрасте до 30 лет. Многие из них приходят на личную терапию после тренингов личностного роста, развития женственности и сексуальности. Трудности, с которыми эти женщины встречаются, заключаются в том, что после тренингов они становятся сексуальнее и женственнее, однако отношения с мужчинами не улучшаются. Что же мешает им использовать полученные навыки в жизни? Об это пойдет речь в данной статье.

Долгое время эта тема была основной и в моей жизни. Сейчас я могу с уверенностью сказать, что нездоровые отношения с мужчинами остались в прошлой жизни, поэтому мне нравится помогать женщинам открывать себя заново. Я радуюсь, когда оживают, становятся теплыми и чувствительными так называемые Снежные королевы, Стервы, Женщины-вамп, Бизнес-леди, Серые мышки, Замухрышки и т.п.

Самый большой страх таких женщин на начальном этапе терапии: «Как же я без этой роли буду жить? Я рассыплюсь, меня съедят, будут использовать! Я никогда не смогу сказать мужчине, что мне не нравится или чего я хочу от него!» Самое большое ожидание: «Когда-нибудь мужчина моей мечты встретится на моём пути или найдёт меня!»

Почему многим женщинам сложно установить здоровые отношения в паре?

Основная причина – травматичный детский опыт проживания в семье. Это может быть попустительское отношение к нуждам ребенка или гиперопека, жестокое обращение с ребенком, трудоголизм, алкоголизм или другой …лизм одного или обоих родителей, перекладывание родительских обязанностей на бабушек, дедушек или других родственников, смерть одного или обоих родителей и другие жизненные обстоятельства. Обычно это задерживает психологическое взросление, и выросшие женщины часто ведут себя, как девочки. Они сдерживают свою агрессивность, сексуальность, боятся встретиться с агрессивностью и сексуальностью других, тем самым перекрывают поток здоровой энергии в теле и в чувствах. Проблема в получении сексуального удовольствия и удовлетворения заключается в том, что срабатывает бессознательный запрет «Маленькие девочки не занимаются сексом с мужчинами».

Еще одна скрытая причина – когда женщина в отношениях с партнером в какой-то момент начинает злиться на него так сильно, что находиться рядом уже невыносимо. Это происходит тогда, когда женщина бессознательно видит в своем партнере другого очень близкого человека, чаще папу. В этот момент неадекватное чувство злости в ней может пробудить даже самый незначительный конфликт. И женщина начинает испытывать усиливающиеся негативные чувства к мужчине потому, что бессознательно она злится в этот момент еще на кого-то из своей прошлой жизни. Накопленные проекции воздвигают крепкие стены, которые закрывают доступ к партнеру и к себе.

Часто в отношениях с мужчиной женщина слабо сознает, либо вообще не сознает, свои потребности и желания. Её с раннего возраста научили не иметь своих желаний. Она не умеет различать главное и второстепенное, что для неё является ценным, значимым в отношениях с мужчиной. Ей сложно принять тот факт, что разность вкусов, взглядов, мнений, интересов развивает отношения. Она боится быть плохой, поэтому выбирает отказаться от радостей и развлечений, от своих желаний в пользу мужчины. Её так страшит одиночество, что она вновь и вновь остаётся одна. Другой вариант этого явления – жёсткое отстаивание своих потребностей, желаний, позиций, требований. В этой позиции женщина точно знает, чего хочет она, и либо не считается с мнением мужчины, либо обесценивает и мужчину, и его мнение. Результат – одиночество.

Многие женщины в какой-то момент своей жизни по разным причинам теряют чувствительность души и тела, способность любить и быть любимой, быть нежной и заботливой. Им сложно определить, нравится им мужчина или нет, нравятся ли ей его прикосновения. Если женщина пережила сексуальное насилие, тогда она перестает различать сексуальные и несексуальные прикосновения, любое внимание мужчины воспринимается ею как приглашение к сексу. Такие женщины страдают от того, что не знают, о чем еще можно с мужчиной разговаривать, кроме тем про секс, про любовь, про счастье, про то, как им хорошо или плохо друг с другом. Утрата умения выбирать заставляет их ждать, когда мужчина сам их выберет, они часто меняют партнеров, поддерживают «свободные отношения». Это происходит потому, что они не успевают понять, какие чувства испытывают к мужчине. Вновь и вновь бессознательно они идут за партнером – либо похожим на отца, либо полной его противоположностью, так как знакомый стиль поведения толкает их на завершение отношений с отцом. С мужчинами, которые предлагают здоровый сценарий отношений, им становится неинтересно. Утрата телесной чувствительности часто задерживает развитие половой идентификации.

Самые детективные причины нарушенных женско-мужских отношений – семейные истории, родовые мифы, легенды, сценарии. Эти истории становятся частью семейной системы, живут веками, переходя из поколения в поколение, заставляют женщин тратить много сил и энергии на защиту и поддержку устоявшихся знаний о том, что нельзя верить мужчинам, нельзя показывать свое счастье (иначе – сглазят), все мужики сво…, все женщины нашего рода... и т.д. и т.п. Часто об истоках этих историй члены семьи уже не помнят, и сценарии живут уже бессознательно. Если существует соответствующее ожидание, то предсказание рода сбывается.

Поэтому очень важно на более раннем этапе выбора партнера разобраться, что мешает женщине выстраивать здоровые отношения с мужчиной. Вернуть себе способность слушать свое тело, быть ответственной за свою жизнь, идти за своими желаниями, отказаться от привычной или выученной беспомощности, негативного родового сценария, оставить в прошлом травматичный опыт детства, научиться брать и отдавать – вот основные аспекты формирования психологически зрелой женщины".

Украдено отсюда